Семь рыцарей для принцессы

— Это ты так думаешь, — он легко пожал плечами, все так же смотря куда-то сквозь нее. Сразу захотелось его ударить или хотя бы наступить на ногу, пусть и тяжелые форменные ботинки пришлось сменить на высокие сапоги из тонкой черной кожи. Но небольшие каблуки у них имелись. Пришлось ограничиться фырканьем.

— Пф! Мне виднее, нужна мне помощь или нет, — из чистого упрямства ответила она, но тело, сопротивляясь доводам разума, не дало ей сделать и шага прочь. Левая рука все так же покоилась на его плече, а правая — в его горячей ладони. Стефания зажмурилась, но отстраненное смуглое лицо будто отпечаталось на внутренней стороне век, от него не удавалось избавиться. Словно наваждение. Надо было уйти сразу.

— Музыка стихла.

Она вскинула голову, только сейчас поняв, насколько танец увлек ее, танец и глупые фантазии. Герман чуть поклонился, как того требовал этикет, и повторил с мягкой, но какой-то рассеянной улыбкой:

— Музыка стихла, Стефания, — он назвал ее по имени, не в первый раз, но сердце заколотилось в груди. Это все неправильно. — Позволь откланяться. И, — Герман улыбнулся более открыто, — эта форма действительно тебе идет.

Он ведь не лгал, сказал то, что думал, но почему-то захотелось плакать. Стефания отпустила его и даже не обернулась, когда он обошел ее скрылся в толпе. Правда, надолго терпения не хватило.

— Хозяйка? — Ситри, конечно, все это время не спускала с нее глаз. Не просто ей приходится, странно, что раньше Стефании это не приходило в голову.

— Все нормально.

— Но вы… у тебя слезы? — Ситри нахмурилась и сжала кулаки. Верная, заботливая Ситри, которая даже на празднике не сменила привычной одежды и прически, будто этот день для нее не отличался от остальных. — Если это он, я вышибу ему мозги, какими бы ценными для вас они не были.

— Да на что мне его мозги!.. — в отчаянии выкрикнула Стефания. Почему именно сейчас она начала понимать, как дурно вела себя все это время с людьми, которые к ней не безразличны? — Я должна с ним поговорить! Где он? Ты видела, куда он пошел? Я скажу ему… — тут она не смогла ничего придумать, но это и не важно. — Я все ему скажу, все! Ты мне веришь, Ситри?

Подруга кивнула. Она всегда понимала, всегда верила — грубая и сильная снаружи, и такая мягкая и нежная внутри. И этого тоже Стефания раньше не замечала.

— Вниз пошел, — тихо ответила Ситри. — За Бертом.

Стефания подпрыгнула, чмокнула подругу в щеку и поспешила за Германом.

Ночью в саду перед административным корпусом распускались диковинные маленькие цветочки с нежно-розовыми лепестками и сильным сладким запахом. Возможно, именно поэтому Герман растерялся, едва покинул здание. Внезапная тишина оглушала, все звуки — шум музыки, гул голосов, паутина эмоций — остались внутри, в банкетном зале на втором этаже, там же, где сверкали драгоценными камнями глаза Стефании. Под их взглядом он чувствовал себя беззащитным. А тут хорошо, спокойно.

Нет, совершенно не спокойно.

Только что в фойе ему встретился Ролан. После недавнего инцидента они больше не пересекались, и Герман понадеялся, что тот от него, наконец, отстал. Однако даже на празднике избежать конфликта не удалось.

— Отойди, я спешу.

Ролан не сдвинулся с места, встав точно на его пути. От него исходили волны сдерживаемой злости. Герман устало потер висок:

— Ну что опять? Неужели тебе еще не надоело?

Он бросил взгляд за его плечо, на приоткрытую дверь. Альберт вышел на улицу, нужно было догнать его как можно скорее.

— Ненавижу тебя, — сообщил Ролан неожиданно спокойно. Он не собирался нападать, за ближайшим углом его не ждала кучка сообщников. Он был один, и это смущало Германа. — И с удовольствием погляжу, как ты будешь захлебываться слезами.

— О чем ты? — Герману не понравилась уверенность в его голосе и в его чувствах.

Ролан усмехнулся и отошел в сторону, отвесив издевательский поклон. При этом Германа окатило такой волной ненависти, что закололо в груди.

Дверь скрипнула, напоминая о себе, Ролан скрылся в темноте пустых коридоров, и Герман с тяжелым сердцем вышел на улицу.

Герман тряхнул головой, отгоняя лишние мысли и чувства и попытался обнаружить Альберта. Он покинул зал незадолго до Германа, так что не мог уйти далеко. Проклятая сладость цветов сбивала с толку, уловить в ней знакомый привкус вишни никак не удавалось. Герман постоял еще немного, пытаясь расслабиться и забыть болезненно-острый привкус чужой ненависти. Наконец, ему это удалось настолько, что он смог с уверенностью сказать — у Берта был спутник, и спутник этот — Гаспар Дженаро.

— Началось, — самому себе сказал Герман и спустился по широким ступеням. Тихие шаги потонули во внезапно налетевшем порыве ветра, принесшего новую волну удушливого аромата. По мощеной дорожке прошелестели рано опавшие в этом сезоне листья. Герман поежился от странного холода, возникшего где-то внутри него, и решительно направился к парку.