Семь сестер. Атлас. История Па Солта

В конце концов прослушивание Элле оказалось формальностью. Мсье Иван недвусмысленно намекнул на это, когда мы встретились в следующий раз.

– Маленький Бо, мне пришлось использовать ложь во спасение, чтобы твоя возлюбленная получила гарантированное прослушивание.

– Она не моя возлюбленная, мсье Иван.

– А кто же? Так или иначе, профессора были далеко не рады тому, что консерватория превращается в детский сад.

– Что за ложь? – нервно осведомился я.

– Что твоя юная подруга связана с мсье Рахманиновым и он лично заинтересован в развитии ее музыкального таланта.

– Мсье Сергей Рахманинов?

– Точно. Настоящий гений, не так ли?

– Но я не понимаю, мсье Иван. Элле живет в сиротском приюте.

– Как бы выразиться потактичнее… Хотя мсье Рахманинов очень добрый и одаренный человек, он известен своими связями… со многими парижанками. Поэтому вполне правдоподобно, что мадемуазель Элле является плодом его связи с одной из таких женщин, и чувство вины вынуждает его принимать меры.

– Мсье Иван, я не уверен, что Элле сможет поддержать такой нелепый розыгрыш, – возразил я.

– Здесь не понадобится никакого розыгрыша. Я сообщил Туссену и Мулену, что юная дама не знает о своем происхождении, а мсье Рахманинов придет в ярость, если она узнает об этом. Я могу гарантировать их молчание; они не хотят расстраивать великого русского композитора.

– Мсье Иван…

– Бо, полагаю, ты хочешь, чтоб вы обучались одновременно? Разумеется, нам придется перекроить расписание уроков, а эта подробность насчет мсье Рахманинова гарантирует, что все пройдет гладко.

Я неохотно согласился поддержать план мсье Ивана при условии, что он косвенно обеспечит Элле еще один уровень защиты. Туссен и Мулен не осмелятся на резкую критику дочери Рахманинова. Хотя, должен признать, мысль о пятне на репутации великого композитора наполняла меня ужасом.

После наших уроков и перед возвращением в «Apprentis d’Auteuil» мы с Элле завели привычку покупать мороженое в маленьком кафе на авеню Жан-Жар, а потом гулять по набережной Сены. Эта привилегия была получена от мадам Ганьон, которая сохраняла неувядающую благодарность за то, что мне удалось обеспечить высшее музыкальное образование для ее подопечной. За последние недели мы раздвинули границы дозволенного, возвращаясь обратно все позже и позже. Иногда мы берем с собой книги и рисовальные принадлежности. Элле читает вслух, а я рисую. Я не считаю себя одаренным живописцем, но мои пейзажи постепенно становятся лучше.

Несколько дней назад Элле положила голову мне на плечо и стала пересказывать «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго. Я прекратил попытки изобразить цветущий конский каштан и посмотрел на ее светло-русые волосы, а потом на спокойную реку. Лучи майского солнца танцевали на водных струях.

– Любовь подобна дереву: она произрастает сама по себе, ее корни находятся глубоко внутри нашего существа, и она продолжает властвовать даже над сердцем, которое обращено в руины, – процитировала Элле. – Это необъяснимо, но чем более она слепа, тем более привязчива. Она сильнее всего, когда совершенно неразумна… Думаешь, это правда, Бо? Люди могут быть ослеплены любовью?

Она посмотрела на меня. Я покачал головой и взялся за перо.

«Наоборот. Я думаю, любовь позволяет человеку открыть глаза».

Я удержал ее взгляд. Элле подняла голову и поцеловала меня. Поцелуй был более долгим, чем первый, ее теплые губы нежно прикасались к моим. Когда она отстранилась, я ощутил легкую невесомость, головокружение и приятное щекочущее чувство в животе. У меня вырвался невольный смешок, и Элле тоже рассмеялась. В приливе смелости я взял ее за руку. При каждом нашем следующем свидании я снова и снова делал это.

Она вселяет в меня ощущение безопасности. Раньше я думал, что это ощущение связано с теплым домом, с едой на столе и деньгами в банке. Но Элле научила меня, что можно спокойно обходиться без этого, пока ты вместе с…

После множества внутренних дискуссий и размышлений я пришел к определенному выводу.

Да, я полностью, безусловно и безнадежно влюблен в Элле Лепэн.

15

Надеюсь, моя способность к прозаическим излияниям не уменьшилась за последние несколько месяцев. По правде сказать, решившись заговорить с мсье Ландовски несколько месяцев назад, я не ощущал потребности вести дневник ради моего доброго хозяина, и если вы каким-то образом читаете эти строки, то обратите внимание, что я оставил привычку вставлять благодушные замечания ради ублажения любопытных глаз. Это потому, что я стал полностью доверять членам семьи Ландовски. Они продолжают кормить меня и обеспечивать крышу над головой.

Я нахожу целебным поверять бумаге мои сокровенные мысли. Разумеется, большинство людей могут выразить их в разговоре с другом или членом семьи, но, когда я начинал, у меня не было такой роскоши. Теперь я могу беседовать с мсье Иваном, который умеет хранить секреты. В начале осеннего семестра он поделился со мной некоторыми соображениями.