Семь смертных грехов

- Ох, знаю, хорошо знаю, отец мой. Я о тебе господину управителю рассказывал, он тоже хочет с тобой познакомиться и полечиться от болезни, которая мучает его по ночам.

- Так знай же, братец мой, что я прибыл к вам сюда по святому делу. Помоги мне, и ты найдешь покой и радость в жизни. Ты должен еще сегодня до наступления вечера впустить меня в замок: мне надо там навести порядок.

Ясько в испуге осенил себя крестом.

- Что ты стоишь как столб? - крикнул на него квестарь. - Не понял разве, что я сказал?

- Ох, вздуют меня отцы-иезуиты. Без позволения отца Игнатия туда никого не впускают.

- Знаешь, кто такой святой Петр?

- Знаю, привратник райский, самый важный святой на небе.

- Верно. Так вот я пришел с поручением от святого Петра.

Ясько еще больше перепугался. Он дрожал как осиновый лист.

- Неужели ты с неба, отец мой?

- А откуда же, по-твоему, баран ты этакий? Неужели я не похож на посланца небес?

- Похож, отец мой.

- Так ты сейчас же проведешь меня?

- Ладно.

Ясько не переставая крестился.

- А собак утихомиришь?

- Утихомирю.

- Ну, молодец. Обязательно получишь награду. Идем!

- А ужинать?

Брат Макарий похлопал себя по животу.

- Не бойся, братец. Я сегодня поем кое-что повкуснее.

- Управитель приказал провести тебя к нему.

- Я потом и с паном управителем поговорю. Но святой Петр не любит, когда медлят выполнять его приказы. Он, чего доброго, громом меня поразит да еще и задницу пришкварит за нерасторопность. Ну идем, и не мешкая, ведь он нас хорошо сверху видит.

Ясько посмотрел на потолок, вздрогнул с перепугу и прикрыл глаза руками. Потом, опустив голову, двинулся вперед. Они вышли во двор и направились к воротам, ведшим в замок. Было довольно темно, время от времени по двору пробегали слуги с горящими факелами, оставляя за собой полоску света. Ясько хотел вскинуть за спину мешок квестаря, но тот воспротивился этому.

В воротах их не задержали: Ясько сказал стражникам, что ведет специального посланца к отцу Игнатию.

- Поглядывай за собаками, - напомнил квестарь. - У них нет никакого уважения к святым, а возвращаться на небо искусанным мне не хочется.

- Псари всех собак заперли. Они мешают своим лаем отцам-иезуитам молиться и портят отцу Бертольду "Кредо" '.

- Псари умно сделали: собаки не испытывают ни малейшего уважения к христианской религии. Святой Петр еще на небе предупреждал меня: "Остерегайся, говорит, собак; это глупые твари и ни с чем не считаются".

Ясько и брат Макарий остановились перед замком. В окнах верхнего этажа мелькали горящие свечи. Колонны на галерее отбрасывали длинные тени. Из часовни доносился несмолкаемый звон колокольчика. Квестарь надвинул капюшон, из-под которого хитро поблескивали его маленькие глазки.

Вдруг кто-то сбежал вниз по лестнице и принялся кричать:

- Ясько! Ясько!

- Отец Игнатий, - прошептал Ясько, - мне пора. Что же делать?

- Иди по своим делам, - подтолкнул его квестарь, - да чти святого Петра он привратник райский, от него зависит вход в рай.

- А не знаешь ли, преподобный отец, такой молитвы, которую он особенно любит?

- Конечно, знаю, попозже я тебя и ей научу и игре в кости, чтобы ты обыграл стражников.

Ясько упал перед квестарем на колени и обнял его ноги.

- Спасибо, отец мой. Уж я до них доберусь.

- Иди, иди и делай свое дело.

- Лечу, отец мой!

Ясько побежал вверх по лестнице, а квестарь укрылся в тени за колоннадой галереи. Там он уселся поудобнее, а так как неподалеку находился винный погреб, то до брата Макария доносились запахи самых лучших вин. Он несколько раз потянул носом, почесал бородавку, которая, как обычно в таких случаях, слегка зудела, выдавая непреодолимое желание отведать прекрасных напитков. Затем он улыбнулся самому себе и, сложив руки на животе, начал крутить большие пальцы один вокруг другого, довольный тем, что все идет как ему хочется.

- Отцы-иезуиты еще не успели вылакать весь винный погреб, - пробормотал он, зажмурившись. - Бог милостив к бедным. Настал час, когда вы, бочоночки, откроетесь передо мной, как врата, ласкающие взор паломника. И исполнятся слова Экклезиаста: "Итак, иди ешь с весельем хлеб твой и пей в радости сердца вино твое, когда бог благоволит к делам твоим". Ох, бочоночки мои, вы благоухаете, как возлюбленная, которая готовится в первый раз взойти на ложе избранника своего. Ой, бочоночки, ваше содержимое может заставить самые умные головы отказаться от бесплодных размышлений о судьбах человечества. Ой, бочоночки, вы перетягиваете на свою сторону чашу весов победы, и герои преклоняют пред вами колени как ваши ленники. Ой, пузатенькие бурдючки, вы способны украсить очаровательной улыбкой самые безобразные лица. О, сердце мое сжимается при мысли о том, что много ваших братьев и сестер стали пустыми, а их содержимое исчезло в подлых утробах, вызвав не приятные сновидения, а лишь перепойную мерзость во внутренностях.