Семь смертных грехов

Брат Макарий застонал от жалости и, не в силах далее сопротивляться винному аромату, вытащил из своего мешка жбан, приложил его к губам и замер, постепенно запрокидывая голову. Когда жбан опустел, он нежно похлопал несколько раз ладонью по донышку, чтобы не уронить ни одной капли и не осквернить этим благородной жажды.

Потом он вытер усы и бороду и поднял посудину кверху.

- Любезный жбан, - вполголоса сказал он, - я приложился к тебе, как к чистому источнику; ты источаешь влагу прекраснее ключевой воды. Славлю тебя, как восход солнца, обещающий утреннюю свежесть и подающий надежду на щедрый день. Лицо твое прекрасно, как роза Сарона, омытая росой и озаренная лунным светом. Шея твоя изящна, как у горлицы. Мудрое и проницательное око твое взирает на меня из отдаленных погребов юга. Грудь твоя горда и высока, а прикосновение к ней дает радость, превосходящую искушения семи смертных грехов. Голос твой переливается, как ручеек в роще, над которым склонилось древо познания добра. Ароматы твои, сочетающие сто запахов, плод умелых рук. О жбан, если рай не вымощен твоими глиняными сородичами, туда нет смысла стремиться.

Брат Макарий смахнул со щек слезу и бережно запрятал жбан обратно в мешок.

В это время колокольчик в часовне призвал к вечерней молитве. На галерее появились люди. Квестарь напряг слух: раздалось шлепанье монашеских сандалий, дробный перестук каблучков придворных дам, тяжелый топот сапог прислуги. Заметно было, что все спешат принять участие в молитвах владелицы замка. Когда шум смолк, брат Макарий, прячась в тени, подбежал к лестнице. Здесь он остановился и еще раз осмотрелся. Было тихо, лишь из часовни доносилось негромкое чтение молитвы.

Перескакивая сразу через несколько ступенек, квестарь взбежал на галерею, затем, пригибаясь, прокрался мимо окон в комнату, двери которой были распахнуты настежь. Это была спальня; у стены стояла широкая кровать, посредине - большое деревянное распятие.

Тут же находились скамеечка и вместительный шкаф.

Брат Макарий схватился за сердце, громко стучавшее в груди, затем, довольный, облегченно вздохнул и присел на кровать.

- Простите, дорогие отцы-иезуиты, - прошептал он, - но я тоже слуга божий и хочу отведать плодов из сада панов Тенчинских, чье величие всегда прославляли в нашей отчизне. Вы уже поели немало жареных голубков, опорожнили достаточно бочек, нанюхались благовоний, которыми душатся дамы. Я тоже, преподобные отцы, испытываю неудержимое желание пожить подлинно монастырской жизнью. Ибо, как учит святое писание: "Увидел я, что нет ничего лучшего, как радоваться человеку делами своими, и это удел его. Кто сделает, чтобы познал он, что после него останется".

Брат Макарий пыхтя поднял рясу, с трудом справляясь с грубым сукном, снял ее через голову и остался в холщовой рубахе. Он потянулся и зевнул - мягкая постель манила ко сну.

Вдруг на галерее послышались осторожные шаги. Лунный свет, проникая в комнату, освещал ее всю; но квестарь чувствовал себя в безопасности. Он быстро спрятал рясу в мешок и не долго думая завалился в кровать, укрывшись с головой одеялом. В дверях появилась женская фигура.

- Ясько! - послышался тихий голос. - Ясько! Квестарь замер, прижавшись к стене.

- Ясько, милый, куда же ты спрятался?

"Вот пакостник, - сердито подумал брат Макарий, - устраивает тут свидания в спальне пани Фирлеевой в ее отсутствие". И тут же схватился за нос, чтобы не чихнуть от запаха духов, исходившего от постели.

- Ясько, я пришла.

Женщина, вытянув руки, ощупью искала любовника. Скрипнул шкаф. Скамеечка, которую она неосторожно задела, с грохотом отлетела в сторону. Вот она подошла к кровати. Брат Макарий сжался в комок и забился в самый угол. Женщина, нащупав кровать, стала шарить в ней руками. Наконец, она издала тихий возглас радости: и в эту самую минуту квестарь почувствовал, что она добралась до него.

- Милый, - шептала она, влезая на кровать, - зачем ты заставляешь мое сердце дрожать от страха, что не встречу тебя?

Брат Макарий поспешно отвернулся и постарался как можно дальше отодвинуть голову от ее лица. "Проклятая бородавка, - подумал он сердито, - как бы она не подвела меня".

- Не бойся, миленький. Сейчас все молятся. Я пробралась сюда тайком, меня никто не видел. Не бойся!

При этом она действовала своими проворными ручками так бесцеремонно, что брат Макарий, который с детства боялся щекотки, чуть не выскочил из кожи.

- Мой, мой, - страстно шептала придворная дама, - я так долго ждала тебя, так долго...

Квестарь стиснул зубы и мужественно сносил все. Он терпел это как возмездие божье, но особенно жаловаться ему не приходилось, а чтобы не совершать греха, называемого эгоизмом, он равной мерой отдавал то, что получал.

- Ты выпил, - сказала женщина, когда брат Макарий мучительно застонал. - Я знаю: ты слишком скромен, а моя любовь совсем лишила тебя смелости. Ведь ты выпил для храбрости, правда, мой милый?

- У-гум.

- Ничего, что я более знатного рода, я ведь люблю тебя. А ты меня любишь?

- У-гум.