Невозможно доказать, что таким образом в действительности мог бы быть достигнут приемлемый компромиссный мир. "Могло бы" и "если бы" никогда не дают доказательств. Однако, пожалуй, это был доказуемо единственный шанс, который ещё оставался для этого в начале лета 1918 года. А время не терпело: требуемая операция отвода войск была не менее трудной и сложной, чем создание крупного наступления, оно требовало скорее месяцев, чем недель. И следовало использовать время, когда слава (и боевой дух) германской армии ещё были целы и невредимы, а у противника ещё не было ощущения того, что он и без того победил и ему не требуется больше ничего предпринимать.
Также требовалось время для внутриполитического разъяснения и перемены настроения собственного народа – несомненно, затруднительная задача после трёх с половиной лет официального приукрашивания и пропаганды победного мира. Была ли она вообще разрешима? Отрезвление было бы несомненно болезненным, шок тяжёлым, наверняка возникла бы опасность паники. С другой стороны, правда является горьким, но и укрепляющим лекарством, и люди в целом не впадают в панику, когда им представляют ясный, убедительный план. Отказ от завоеваний и переход к чистой защите страны стал бы в 1918 году даже популярным у большей части народа, по меньшей мере у рабочих. Упорная окончательная борьба за ограничение поражения и приемлемый мир в начале лета 1918 года ещё вдохновила бы всех. (В октябре 1918 года пробовали вместо этого вдохновить немцев на бессмысленное продолжение борьбы и продолжение смертей в уже официально проигранной войне. И это никого не убедило).
То, отчего всё потерпело неудачу, не были ни военные, ни внутриполитические соображения: такие размышления не были вообще представлены. Это было чисто психологическое препятствие в собственной груди ответственных людей, что не делает им чести: внутренняя неспособность осознать истинное положение и признаться самим себе в провале собственных планов. Гораздо легче просто продолжать, как если бы ничего не произошло! К тому же ведь ничего и не произошло, так сказать. Вспоминается история о кровельщике, который падает вниз с крыши небоскрёба и на половине высоты кричит своим коллегам: "До этого момента у меня всё идёт отлично!" Поражение Германии в 1918 году свершилось в три отчётливо отделённых друг от друга фазы. Первая длилась с конца апреля до середины июля. В это время ни противник, ни массы немецкого народа не знали, что пробил час, а германское руководство, которое это могло бы и должно было бы знать, предпочитало лгать самому себе. Это было время непростительных упущений.
Вторая фаза, с середины июля до конца сентября, была временем военных поражений Германии и вынужденного отхода на Западном фронте и одновременно временем начавшегося краха германских союзников. В это время как союзники, так и немецкий народ начинают осознавать, как обстоят дела, и руководство войсками и рейхом теперь понимает, что война проиграна и должна быть окончена, однако не извлекает из этого практических следствий: всё ещё хотели удерживать Бельгию и часть Северной Франции как "вещественный залог".
Последняя фаза началась 29 сентября, когда руководство армии неожиданно ультимативно потребовало от правительства Рейха публично и без какой-либо подготовки просить у американского президента посредничества в установлении перемирия. Теперь все всё знали, как державы Антанты, так и народ Германии. Тем самым с одной стороны была готовность к переговорам, с другой стороны готовность к дальнейшей борьбе лишена основы. Начиная с этого момента поражение стало неконтролируемым, неограниченным. В ходе этих скорбных событий было два смертных греха: первый заключался в преступном неиспользовании периода в 75 дней с начала мая до середины июля, в котором у Германии ещё была бы свобода действий, второй – решение от 29 сентября без какой-либо политической, военной или психологической подготовки публично просить о перемирии, решение, которое одним приёмом открыло все шлюзы и впустило потоп. В обоих случаях действующим виновным был генерал Людендорф, который тогда из главной ставки управлял Германией, как диктатор. Однако вследствие бездействия и приспособленчества причастными к преступлению были равным образом политическое руководство Рейха и вся официальная Германия.
Людендорф был всесильным: с августа 1916 года в военной области, а с момента свержения рейхсканцлера Бетманн-Хольвега в июле 1917 года также и в политике. Оба преемника Бетманна, Михаэлис и граф Хертлинг, рассматривали себя совершенно осознанно только лишь как политические помощники Людендорфа на домашнем фронте. Власть принятия решений о политике войны в противоречии со своей конституционной обязанностью они передали Людендорфу.