СЕМЬ СОВЕРШЕННО ДУРАЦКИХ ИСТОРИЙ

История первая

Вот история про Зайчика. Эта история с самого начала обещает быть очень понятной.

Перед нами ряд натуральных чисел в бесспорной последовательности:

"Раз, два, три, четыре, пять…"

Тут нечего возразить. Начало обнадеживает: сразу видно, что рассказчик— человек без опасных, так сказать, отклонений, за него можно быть спокойным. В самом деле, "Раз, два, три, четыре, пять…" — серьезная заявка: это заявка на то, что все последующие события будут поведаны лицом, любящим точность и находящим вкус в стройном изложении фактов. Не надо, дескать, опасаться: нить повествования в надежных руках.

Итак:

"Раз, два, три, четыре, пять,

Вышел Зайчик погулять…"

Что ж, очень мило — и никаких претензий: вышел так вышел, погулять так погулять. Впрочем, "погулять" ему, со всей очевидностью, не удалось — удалось только "выйти", поскольку тут же, без предупреждения, откуда, что называется, ни возьмись появляется Охотник. Эта информация вводится немножко резко:

"Вдруг Охотник выбегает,

Прямо в Зайчика стреляет!"

Выбегает, значит, как сумасшедший и ни с того ни с сего стреляет! Видимо, сидел подкарауливал Зайчика (к Зайчику сразу же появляется сострадание) и потом выстрелил прямо в него. "Прямо" — очень важное слово, запомним его. То есть выстрел, как говорится, наповал. Надеяться не на что, о чем так и сообщается:

"Пиф-паф, ой-ой-ой,

Умирает Зайчик мой ".

… Чего и следовало ожидать. Мы застаем мучения Зайчика, так сказать, в процессе: пока он умирает, но непременно умрет, ибо в него стреляли прямо! И сострадание наше растет — вместе с состраданием рассказчика, который, увлекшись, даже называет Зайчика своим (ср.: "умирает Зайчик мой"). Кстати, это единственный случай интимизации повествования, т.е. любовного приближения повествователя к предмету повествования.

Но тут-то логика — столь безупречная до сих пор — и начинает хромать, причем хромать внезапно и очень ощутимо, поскольку нам без всякого перехода сообщают:

"Привезли его в больницу…"

И дело даже не в том, что зайцев не возят в больницы, — такое утверждение было бы с нашей стороны форменной придиркой: перед нами ведь все-таки художественное произведение! — дело в том, что совершенно непонятно, кто это они, которые стоят за словом "привезли", употребленным во множественном числе, и откуда они взялись там, где "гулял" Зайчик, а также "выбегал" и "стрелял" Охотник. До настоящего момента нам о них ничего не сообщалась, словно бы их и не было вовсе. Оказывается, были. Оказывается, молча наблюдали за происходившей в лесу трагедией. Наблюдали — и не вмешивались. А потом повезли умирающего Зайчика в больницу — лицемеры! Показное эдакое сострадание… Причем из лесу в больницу повезли, за тридевять как бы это сказать земель. И долго, наверное, везли…

А Зайчика уже невыносимо просто жалко. Сумеют ли его спасти? Или всего-навсего констатируют факт смерти — и дело с концом? Но тут-то вот события как раз и приобретают самый неожиданный оборот, заставляющий усомниться в правдивости рассказчика и, может быть, даже в его — грубо говоря — вменяемости. Смотрите сами:

"Привезли его в больницу,

Он украл там рукавицу…"

В высшей степени странная для умирающего форма поведения. Существо, которое уже почти на том свете, крадет, причем крадет не что-нибудь, в чем оно остро нуждалось бы в данный момент (например, ампулу с новокаином, который прекратил бы боли!), а… дико даже представить себе это! — ру-ка-ви-цу! Во-первых, абсолютно неясно, почему больница оказывается местом, где наличествуют рукавицы, — не котельная все-таки! А во-вторых, прямо-таки изумляет тот факт, что в столь критической ситуации Зайчик внезапно начинает испытывать такую острую потребность в предмете, отнюдь и отнюдь не отвечающем ситуации.… Рукавицу, к тому же только одну!

Невероятно.

Этот акт первой кражи тревожит. Тревожит и несколько, мы бы сказали, подрывает авторитет Зайчика, которого мы вроде как уже успели полюбить и тут же похоронить. Получается, Зайчик не вполне таков, каким мы его себе представляли. Он вор! Впрочем, очень может быть, что мы имеем дело с какой-нибудь роковой случайностью, которая незамедлительно даст о себе знать: Зайчик, например, пребывает в бреду и не отвечает за свои действия…

Ничего подобного. Ситуация не проясняется, и к разговору об украденной рукавице мы больше не вернемся. Факт, как говорится, совершен. Прискорбно. А повествование продолжается:

"Привезли его в палатку…"