Семь столпов мудрости

В подробностях мой план был таков: предпринять бросок от Азрака, взяв в проводники Рафа, того отважнейшего шейха, что сопровождал меня в июне, на Ум-Кейс, за один-два длинных перехода, в составе около пятидесяти человек. Ум-Кейс — это была Гадара, драгоценная памятью о Мениппе и Мелеагре[101], бесстыдном греко-сирийце, самовыражение которого отмечало высшую точку сирийской литературы. Этот город находился прямо над самым западным мостом Ярмука, стальным шедевром, разрушив который, я уверенно смог бы и себя причислить к гадаринской школе. Всего полдюжины часовых на данный момент обосновались на балках и береговых устоях моста. Подкрепление для них поставлялось из гарнизона в шестьдесят человек, расположенного в строениях станции Хемме, где горячие источники Гадары били до сих пор, на радость местным больным. Я надеялся убедить некоторых абу-тайи под началом Заала пойти со мной. Эти люди-волки сделали бы верным штурм моста. Чтобы предотвратить подкрепление от врага, мы очистим подступы на подходе с помощью пулеметов, управляемых индийскими волонтерами капитана Брея из французской кавалерийской дивизии, под началом джемадара[102] Хассан-Шаха, твердого и опытного человека. Они провели месяцы выше по стране, перерезая рельсы от Веджха, и могли по праву считаться знатоками в езде на верблюдах, в перспективе годными для форсированных маршей.

Разрушение крупных подвесных балок ограниченной массой взрывчатки было точной операцией и требовало ожерелья из гремучего студня с электрическим взрывателем. На «Хамбере» нам сделали полосы ткани и пряжки, чтобы было легче их укреплять. Тем не менее, работа под огнем оставалась трудной. Опасаясь жертв, мы пригласили Вуда, инженера базы в Акабе, единственного сапера, которым мы располагали, прийти и продублировать меня. Он немедленно согласился, хотя знал, что не годен к строевой службе из-за сквозного ранения пулей в голову во Франции. Джордж Ллойд, что проводил последние несколько дней в Акабе, прежде чем отправиться в Версаль на прискорбную комиссию союзников, сказал, что доедет с нами до Джефера; поскольку он был одним из лучших товарищей и наименее навязчивым из живущих на земле путешественников, его приход добавил много к нашему предвкушению рискованного предприятия.

Мы занимались приготовлениями, когда появился неожиданный союзник в лице эмира Абд эль Кадера эль Джезаири, внука рыцарственного защитника Алжира от французов. Изгнанная семья в течение целого поколения прожила в Дамаске. Один из них, Омар, был повешен Джемалем за измену, раскрытую в бумагах Пико. Другие были депортированы, и Абд эль Кадер поведал нам долгую историю своего побега из Брузы и своего путешествия с тысячей приключений через Анатолию в Дамаск. В действительности турки его возвеличили по просьбе Хедива Аббаса Хильми, и послали при нем по частному делу в Мекку. Он прибыл туда, увидел короля Хуссейна и вернулся уже с багряным знаменем и благородными дарами, его ненормальный ум наполовину был убежден в нашей правоте и сотрясался от возбуждения.

Фейсалу он предложил тела и души своих поселян, крепких, умеющих нанести удар алжирских изгнанников, компактно проживавших вдоль северного берега Ярмука. Мы ухватились за этот шанс, который предоставил бы нам на некоторое время контроль над средним участком железной дороги в долине, включая один или два главных моста и не исключая возможности поднять сельские местности, поскольку алжирцы были ненавистными чужаками, и арабское крестьянство не пошло бы с ними. Соответственно мы не стали звать Рафа, чтобы он встречал нас в Азраке, и не сказали ни слова Заалу, вместо этого сосредоточив наши помыслы на вади Хамед и ее мостах.

Пока мы упражняли свой ум подобным образом, прибыла телеграмма от полковника Бремона, предупреждающая, что Абд эль Кадер — платный шпион турок. Это было неутешительно. Мы тщательно следили за ним, но не нашли никаких доказательств обвинения, которое нельзя было принимать слепо, так как оно исходило от Бремона, а он был для нас скорее помехой, чем коллегой. Его военный дух мог увести в сторону его суждения, когда он услышал откровенные, публичные и частые обличения Франции от Абд эль Кадера. Французская концепция родины как прекрасной женщины склоняла их к националистическому противостоянию тому, кто презирал ее прелести.