Семь цветов радуги

А дорога текла, как голубая река. Туман клубился над ней, утренний, прозрачный. День должен быть жарким, таким же, как и три года тому назад, когда Багрецов и Бабкин впервые появились в здешнем колхозе. И это лето такое же засушливое, как тогда. Но стоят высокие хлеба, и сизые волны ходят по ним.

— Остановите, пожалуйста. — Вадим тронул шофера за плечо.

Он выскочил из машины и, увлекая за собой Тимофея, подбежал к пшенице.

Глубокой синевой, цветом добротной каленой стали, темнела вода в длинном канале. Вдоль него тянулась молодая поросль будущего леса.

— Теперь понял. — Вадим схватил друга за руку. — По всему району протянулись такие распределительные каналы. Масштаб невелик. Это не Заволжье и не Туркмения, но ведь здесь тоже хоть и маленькая, а стройка коммунизма. Помнишь, нам рассказывал Никифор Карпович о том, что здесь давно перешли на новый способ орошения? Не нужны мелкие постоянные каналы и даже передвижные трубы Тетеркина.

— Да, но Васютин говорил, что воды все-таки не хватает.

— Неуемный народ! — с восхищением воскликнул Вадим. — Все им мало. Ты сухарь, ты ничего не чувствуешь. Чорт возьми, да ведь это великое счастье быть жадным! Жадным в лучшем понимании этого слова. И не для себя, а для всех! Я уверен, что наши друзья-полянцы, если это им понадобится, не только подземную, но и любую многоводную реку сюда приволокут.

— Опять стихами заговорил. Поедем.

— Погоди, — отмахнулся Димка. — Какие это стихи… Ничего ты не понимаешь. Помнишь, у Маяковского? — И Вадим восторженно забасил:

Нас
штык
от врагов
защищает в грозу,
а в мирный день
дипломатия.
Но нет у нас
довода
более веского,
чем амбар,
ломящийся от хлебных груд.
Нету
дела
почетнее деревенского,
почетнее,
чем крестьянский труд.

— Честное слово, здорово это все! — горячо воскликнул Вадим. — Неужели ты не чувствуешь, как пахнет этот хлеб? Ну, вздохни, вздохни пошире, и ты поймешь, что это значит. У нас в квартире пахнет больницей. А здесь…

Вадим закрыл глаза и с наслаждением втянул в себя воздух.

— У меня сейчас такое состояние, будто я черемухи нанюхался. Хожу, как пьяный. Никакие цветы, никакие духи не сравнятся с этим волнующим запахом созревающих хлебов. Нет у наших парфюмеров никакой романтики, я на их месте создал бы такое чудо, чтоб люди ахнули…

Бабкин не слушал его. Он задумчиво подошел к толстым стеблям ветвистой пшеницы и остановился.

Димка уже тут как тут.

Он осторожно раздвинул стебли и, стараясь не наступать на них, примерил, сколь высока пшеница. Багрецов вспомнил, как однажды в прошлый свой приезд встретил на поле председателя райисполкома. Деловито расправляя лист кукурузы на своей тучной груди, он измерял ее своим ростом. Шутливо качая головой, председатель говорил: «Нет, Анна Егоровна, у соседей кукуруза повыше этой пуговички, — тут он указывал на гимнастерку. — Выправляться надо, организуйте подкормку».

Часто бывал председатель на полях и видел все своим опытным хозяйским глазом. «Никифор Карпович, секретарь райкома, наверное, тоже сейчас в поле», — невольно подумал о нем Вадим.

Шофер нетерпеливо загудел, и друзья вернулись к машине.

…Впереди, как призрачная высокая гора, в розовом утреннем небе вырисовывался знакомый холм. Уже громадными казались Ольгины тополя. Зубчиками они исчертили край неба. А над тополями высился ветряк. Лень ему в такую рань размахивать крыльями.

— Выйдем? — предложил Тимофей.

— Попрошу вас, товарищ шофер, отвезти чемоданы, — обратился Багрецов к заспанному угрюмому пареньку. — А мы отсюда пешком пройдем.

Бабкин оставил при себе маленький контрольный приемник. Сейчас аппарат уже был не в чемоданчике, а в кожаном чехле, напоминающем футляр от бинокля. Надо, конечно, проверить работу автоматической станции. Правда, на этот раз они приехали сюда в отпуск, но дело прежде всего. Не посылать же институту специального человека для проверки установки!

Тимофей включил приемник. На длинных волнах передавали гимнастику. Из сетчатого отверстия в верхней крышке слышался тонкий, пронзительный голосок:

— Вытяните руки на ширину плеч… Так, приготовились…

На ультракоротких волнах приемник тоже работал. Кто-то, может быть, Сергей Тетеркин или его помощник Никитка, требовал на пастбище доярок. На другой волне передавалась сводка местной МТС. Повар с полевого стана кричал на весь район, чтобы ему срочно прислали лавровый лист.

— Соображение надо иметь, — доказывал он. — Голову вы с меня сняли. Сегодня же уха.

На десятках волн разной длины разговаривали колхозные радиостанции.

Тимофей увлекся этим необыкновенным путешествием по эфиру. Вся жизнь большого и хорошо налаженного хозяйства вставала перед ним. А это что? Тонкие звенящие звуки, будто капала вода на стекло. Ну, как же не узнать! Это работают на полях автоматические приборы, сделанные в институте.

Снова поворот ручки.