Семь тысяч сто с хвостиком (СИ)

Кривонос, поклонился и исчез из избы, а Романцев приступил к своим обязанностям. Он расположился за столом, за которым только что сидел губной староста и усадил рядом десятника, который внимательно смотрел на важного человека с уважением, но не подобострастно. Грамоте Захар был не обучен и, глядя на то, как Тимофей читает бумагу, он испытывал какое-то незнакомое ранее ощущение причастности к чему-то важному и таинственному. Тем временем, ознакомившись со списком послухов, Романцев указал десятнику на первых трех, приказав их привести первыми. Десятник кивнул и выйдя на крыльцо отослал шестерых стрельцов за указанными посадскими людишками. Оставшимся же стрельцам он наказал нести караульную службу возле избы, охраняя московского чиновника, спокойствие и порядок. Среди оставшихся охранять избу был и Ванька Чернобров.

Вскоре, правда уже далеко за полночь в допросной избе появились первые вызванные послухи. Их по одному вводили внутрь, где особый обыщик, восседавший во главе стола, пристально всматривался в допрашиваемого, очень долго молчал, и только спустя продолжительное время, когда разбуженный и почти насильно доставленный человек начинал паниковать, приступал непосредственно к допросу. Рядом с Романцевым по правую руку восседал рыжий губной староста. В углу избы сидел подьячий, который слушая вопросы и ответы, тут же наносил их на бумагу. В другом углу притаился невысокого роста, но чрезмерно широкий в плечах губной подьячий и одновременно палач, по совместительству который помогал допрашиваемым развязывать языки. Кликал его губной староста просто Фролом, без фамилии и очень брезгливо, наверное, от того, что не любил пытки, да побаивался оказаться сам в руках этого душегуба.

- Приведите его к присяге! - устало молвил Романцев и Фрол подошел к трепещущему человеку поднеся ему Евангелие и крест, который тот поцеловал, обещая говорить только правду, а за ложные показания нести ответственность вплоть до смертной казни.

- Кто будешь? - строго заговорил особый обыщик, после продолжительного молчания.

- Федка Дементьев я, барин... - испугано отвечал допрашиваемый

- Чей холоп?

- Свободные мы, копейщик...

- Лет сколько?

- Так уже сорок годков от роду...

- Где живешь?

- В слободке возле Упы, третья изба.

- Кокой веры будешь?

- В православии крещен! - и в подтверждении своих слов мужик перекрестился.

- Ты давал извет по делу и слову государеву?

- Я, барин...

- Какое Государево дело за тобой? Изложи все, что тебе известно!

- Третьего дня апосля сентября заходил ко мне Фома, что торгует у кремля сапогами. Было эт уже к вечеру. Жена моя накрыла на стол. Мы выпили, потрапезничали и будучи во хмелю Фома сказывал, что слыхал он на ярмарке, как ходили по рядам какие-то люди, и порочили воеводу нашего боярина Морозова. Дескать жизни не дает, а все больше грабит людей. Что мол пора вспомнить о Болотникове и молясь богу извести порядок татьевский. Мол народ устал роптать и надобно идти к боярскому сыну Шеину, что собирает он свободных и беглых людишек дабы пойтить супротив воеводы...

- Что за люди ходили по ярмарке?

- Это мне неведомо, только сказывал он, что одеты были богато и говорили на нашем языке свободно.

- А что взамен обещали, он не слыхал?

- Не знамо, мой господин! Он не сказывал, а я не спрашивал. Как только узнал о сем, сразу же сообщил в губную избу.

- Правду сказываешь? - прикрикнул на трясущегося от страха послуха боярский сын Романцев. - Или же брешешь? Смотри, вон Фролка заскучал. На дыбе можь еще чего вспомнишь!

- Не вели губить, барин! Всю правду изложил, все, что знал! Вот тебе истинный крест! - и Федка перекрестился.

- Ладно! Свободен пока! Ступай домой и о сем ни звука!

- Не изволь беспокоиться, барин! Буду нем, как рыба...

- Ступай!

Счастливый и напуганный копейщик, поклонившись господам в пояс, стремительно убежал вон из избы.

- Больно ты добр, батюшка, - сказал губной староста, не глядя на Романцева, явно озадаченный расспросом московского обыщика. Он не привык в своем труде так мягко выспрашивать у черни всякой.

- Так это пока токмо распрос. Вот соберем все сведения, тогда и будем доводить извет, - пожал плечами обыщик и обратился к дьячку: - скажи Захару, чтоб заходил следующий!

Следующим оказался седовласый однодворец Карп Петров сын Пантелеев. Ему стукнуло уже семьдесят лет и он, видимо, уже не волновался от мысли о наказании за навет.

- Помню я еще те времена, когда стрельцы заперлись в кремле и падаль ели, а народ страдал от лихоимства ляхов и других воров! Не желаю увидеть вновь такие времена! Токмо поэтому подписал извет, - так смело смотря в глаза Романцеву и Кривоносу ответствовал старик.

- Поведай и нам в чем суть твоего извета, - попросил его Тимофей, испытывая уважение к его бесстрашию.