Семь ударов

Максим Перепелов никогда не считал себя близким другом Гриши-Колобка. Более того, за глаза он так и называл его – «Колобок», но смерть Колобка ударила по нему так, как никто не ожидал: Максим осунулся и покрылся бледными пятнами. Раньше он состоял в банде Колобка, которая считала своей обязанностью смеяться с его шуток, но многие шутки Максим даже не считал смешными. Теперь он сожалел, что поступал не как друг, хотя Гриша-Колобок всегда относился к нему со всей душой – даже чипсы иногда покупал на свои деньги.

Больше всего Максима поразило то, что Колобка убила никто иная, как Алина Светлова – та, к которой он всегда цеплялся. Светлова по большей части не обращала на усилия Колобка никакого внимания, только после смерти Маши она стала чуть более ранимой. И тогда она убила Колобка. Пришла к нему домой и…

Семь ножевых ударов. Суд решил, что у нее какая-то психическая болезнь и отправил Светлову за город. А по дороге она сбежала. Вся школа обсуждала эту новость, а ее подружки, длинноногая с косой и клоунша с красными волосами, сделались хмурыми и забитыми, словно чувствовали вину за то, что дружили с такой… убийцей.

Вернувшись домой, Максим первым делом зашел в новости и не поверил своим глазам – Светлову до сих пор не поймали! Как можно?! Ей бы ни за что не удалось уйти от полиции!

Но она ушла. Убийца-психичка на свободе.

Отправляясь спать, Максим по привычке выглянул в окно. Под окнами их девятиэтажки располагалась оживленная улица, и машины спешили разъехаться по домам. Ливень превратился в дождик и сыпался золотыми капельками в свете уличного фонаря.

Максим задвинул шторы. Он проверил сообщения и увидел, что на почтовый ящик пришло письмо. Судя по странным буквам, спам. Максим ткнул по иконке корзины, но вместо этого письмо почему-то открылось. Текст тоже был не на русском и даже не на английском языке. Максим снова навел палец на корзину, но, сам не зная как, нажал на присланный файл со странным форматом wst. Телефон тотчас же отключился.

– Вот ведь! – прошептал Максим и бросил телефон на кровать.

Тук-тук! Он вздрогнул. Стучали в дверь его комнаты! Но родители на смене…

Показалось, наверняка показалось.

Тук-тук! Тут ему стало совсем не по себе. Не показалось! Он ясно слышал, как стучали в дверь комнаты! Но сейчас ночь, и единственные живые обитатели квартиры – они с котом. А ну-ка, соберись, тряпка! Совсем уже всякое мерещится после Колобка! Всегда есть разумное объяснение…

Он включил свет в комнате и толкнул дверь. Дверь с театральным скрипом отворилась – а ведь он давно хотел ее смазать! Прямоугольник света пролился на пол в коридоре. Никого. Не выходя далеко из комнаты, Максим нащупал выключатель и щелкнул по нему. Коридор затопило в ярком свете длинных ламп. Никого…

Максим вздохнул с облегчением и повернулся в сторону кухни. Но там, в темном проеме, кто-то стоял. Он замер на месте, даже сердце на мгновение остановилось, чтобы в следующий миг застучать быстро и громко.

– Т-ты… – едва слышно пробормотал Максим. – Как… дверь закрыта…

Фигура была не слишком высокой. Она была одета в длинный бежевый плащ с капюшоном. Она шагнула из темноты.

Его сердце забилось пойманной птицей. Он прохрипел:

– Т-ты… это ты…

– Это я, – согласилась фигура. Голос у нее был совсем не такой, как он привык слышать, как будто записанный на диктофон, запись на котором потом испортилась.

Она сделала еще один шаг, и Максим увидел, что не ошибся. Спутанные темные волосы, холодные глаза. Это была она. Это была Алина Светлова. В руке она сжимала кухонный нож.

18 сентября. Утро

Что? Он только что сказал, что я убила человека? Причем «опять»?

– Что это значит? – спросила я, хотя итак знала, что это значит. Снова кто-то убит. И снова виновата я.

– Ты должна прекратить это, Алина, – серьезно сказал Миша и взглянул на свои пластмассовые, детские часы.

– Подожди! – закричала я. – Ты говорил, я не виновна! Ты поэтому потащил меня с собой! А теперь говоришь, что я опять убила кого-то?!

Миша опустил взгляд, вздохнул:

– Прости. Иначе бы ты не пошла со мной.

– Ты не псих и тебя никогда не обвиняли, – отчеканила я. – Так какого черта ты все испортил?!

– Я ничего не портил, Алина, – отозвался Миша. – Даже если суд отправил тебя в психбольницу, это не значит, что это правильное решение. С точки зрения…

– С точки зрения закона я нарушила правила! – взорвалась я. – Теперь никто не сомневается, что я преступница!

– Ты и есть преступница.

Я сжала кулаки. Миша смотрел на меня своими добрыми глазами, и на его лице читалось сочувствие. Он походил на какого-нибудь монаха, который сидит в горах и всех любит, только вместо поношенной рясы – серая куртка с капюшоном.

Я почувствовала, как по щекам потекли слезы. Родители. Как они там? Как мама? Наверняка, плачет, не спит, не знает, куда себя деть, переживая за меня… А я убийца. Как легко поверить в обратное – как тяжело услышать это, сказанное таким уверенным тоном.

– Похоже, ты уверен в этом, – ответила я, не пытаясь вытереть лицо. Плевать. Пусть текут.