Семь жизней. Рукопись неизданного романа

К счастью, и не пришлось, потому что вернулись Кирилл и Наташа. С двухлитровой коробкой дешёвого вина.

– Как там погода? – спросил Пашок.

Кирилл, весь дрожа, какой-то испуганный, поставив вино на стол, промолчал.

– Хреновая, – ответила Наташа.

– А чё так долго?

– Ничего не долго. Сам бы сходил, если быстро надо.

– Мы тут с… Артёмом и Музыкантом за музыку успели потрещать… – как бы оправдываясь, буркнул Пашок.

– Молодцы. А я думала о религии.

– Почему это?

– Кирилл сказал, что Артём батюшкой будет.

«Вот балабол, блин!» – рассмеялся мысленно Алик, а внешне лишь глянул исподлобья сначала на Кирилла, потом и на Артёма.

– Да нет, я имел в виду, что он может быть батюшкой, – смущённо пролепетал первый.

– Не буду я никаким батюшкой, – ещё более смущённо пролепетал второй.

– Да ладно, чё ты! – заржал Пашок. – Я тоже, может, когда-нибудь в попы подамся!

– Давай, а я чё, попадьёй буду? – закатила глазки Наташа.

Артём покраснел и обиженно сказал:

– Священники не люди, что ли?

Пашок раскашлялся и посерьёзнел.

– Почему не люди. Я к православию нормально отношусь. И в церковь иногда захожу, свечку ставлю за мать там, отца… дядьку… за пацанов, но сейчас попы какие-то не те пошли.

– Почему не те? – резко спросил Артем.

– Да потому что там половина голубых, а половина х** знает каких! – вспылил Пашок.

– Вот мой дед говорил, – вставился Кирилл, – что сейчас настоящей церкви нет, что после войны ересь одна, что если б в наше время опять Иисус пришёл, то попы Его опять и распяли бы.

– Христос, как тогда, уже не придёт. Он придёт судить всех нас! – сверкая глазами, отрезал Артём.

– Вот он попов-то в первую очередь и осудит, на! – рыкнул Пашок.

– Да вы просто не понимаете, – Артём смягчился. – Кто вам всё это наговорил? Вы пожили бы церковной жизнью, всё своими глазами увидели бы и…

– У нас в церковь поп, знаешь, на какой тачке ездит? – перебивая его, Пашок ударил по столу. – А, знаешь, откуда у него она? Я знаю – бандюки дали! И что он, думаешь, поп-то этот, заповеди, что ли, соблюдает? Живёт, как все, на!

– Но ведь он за себя Богу ответит, а нам за себя нужно будет отвечать.

– А люди зачем в церковь ходят, на? За тем, чтоб им поп грехи отмолил! Они верят, на! Хотят на хорошего человека положиться, на! Когда везде дерьмо, надо, на, чтоб где-то не было дерьма, на, вот люди и идут в церковь, бабки свои оставляют. А кому, на? Богу, на! Приходят, а там такая же скотина, как и все, стоит, кадилом машет!

– Мой дед говорил, – снова вставился Кирилл, – что в церкви благодати нет и что скоро конец света.

– Все сгниём… – промямлил Петрович из своего угла.

– Ты ещё, сука, не вякай! – ощетинился Пашок. – Не надо во всём верить попам этим, надо свою голову иметь. Ты, Артём, я вижу, нормальный пацан, будешь попом-батюшкой, служи реально, а не для отмаза.

– А ещё мой дед говорил, – рассмеялся Кирилл, – что церковь у нас жидовская и правят ей фарисеи.

– Да что вы парня затравили… – не выдержал Алик. – Что мы во всём этом понимаем? Бог видит, кто какой из себя есть.

– Бог все видит, – благодарно отозвался Артём.

– А я не верю в Бога, – хихикнула Наташа.

Все резко замолчали. Пашок вроде хотел что-то сказать, набрал в лёгкие воздух, но передумал и громко выпустил его. Артём, загадочно улыбнувшись, уронил голову на стол и застыл. Кирилл, глядя на керосинку и отчего-то щурясь, поплотнее закутался в Пашкову куртку. Наташа встала и прошлась по комнате, чуть не наступив на Петровича. Петрович захрапел.

Алик немного оттаял. Он вообще быстро отходил. Не ответил Пашок на его последнюю реплику, и настроение уже поднялось. Нет агрессии – нет проблемы. Он не любил враждебность, всю эту петушиную напористость – и боялся людей, которые её вносят.

С гопником тоже можно жить. Главное, не касаться каких-то острых тем, короче, не провоцировать. Материнские собутыльники тоже такие, как Пашок. Чуть выпили – и всё-то они знают, всё-то они умеют, а присмотришься – вроде тоже люди. Где-то, в чём-то. Все люди несчастные – и здесь, на земле, не живут, и там где-то, непонятно где, не будут.

«Нужно делать не дьявольскую, а… божественную музыку, и всё будет хорошо!» – решил Алик.

– Ладно, давайте бухать! – Пашок схватил коробку.

– Может, ты не будешь больше? Гаишников не боишься? – бросила ему насмешливо Наташа.

– Волков бояться – в лес не ходить, на! Моё вино, я выпить хочу с пацанами! – он достал краник и торжественно-приказным тоном изрёк: – Женщина, тащи стаканы!

– Мне в этот! – указала она на Кириллов стаканчик, небрежно сгребая посуду поближе к Пашку. – Он водкой вашей не воняет.

Когда было налито, Пашок важно буркнул:

– Давайте, разбирайте. За встречу.

Алик взял стакан, но ему совершенно не хотелось пить. Не то что бы он уже был пьян, а просто как-то устал от этого. И даже не то что бы устал, а надоело ему всё это пьянство. Вино должно веселить человека, но сегодня только ещё хуже делалось от него на сердце.

Мрачно за окном, мрачно в домике, мрачно на душе. «Не буду больше пить, – решил Алик. – Этот стакан последний – и всё».

И он выпил.

– Кстати, как вы тут оказались-то в такую погоду? – спросил Пашок.