Семьдесят девятый элемент

Стучат по мискам алюминиевые ложки. Наклонившись над столом, бородатый — наверное, таджик — со свистом уплетает лагман, вкусное блюдо, я распробовал там, в республиканском центре: длинные макаронины без отверстий, в бульоне, желтом от жира. Рядом двое, тоже бородатые, с детскими глазами, вдумчиво едят розовые кирпичные пряники, запивают лимонадом. На них покрикивают, чтобы освобождали место, а они будто не слышат и вдумчиво хрумкают пряниками. Парень в матросской тельняшке пьет компот, прихватывая губами сушеный урюк. Звенят миски. Звенят бутылки от лимонада. Гудит столовка на разные голоса.

За буфетной стойкой, отделенной стеклянной переборкой с окошечком, — вчерашний мой знакомец, носатый, с полированной головой. Он в грязном халате, лысина блестит, от нее зайчик бегает по низкому потолку. Носатый не отвечает никому, он молча выслушивает, молча протягивает жетоны, кидает вместо сдачи коробки спичек, хотя мелочи ему протягивают полно и сдача нашлась бы. Никто не обижается: дядя Миша выполняет план, это понятно каждому. Его только поторапливают, остальное — чепуха.

— Давай шпарь, Миша!

— Дядь Миш, жми.

Но вот, держа в каждой руке по бутылке с кефиром, от буфета отходит приземистый, в солдатской гимнастерке и солдатских шароварах, заправленных в носки. Спортивные тапочки подвязаны шнурками.

Взбултыхивает кефир, выдавливает пальцем зеленую фольгу, срывает ее и бросает на пол. И тотчас из горлышка ползет, как бродящие дрожжи, белая пузырчатая масса.

— Газированный! — провозглашает парень. — Газированный кефир столетней давности, кушайте, товарищи трудящиеся, на доброе здоровье.

Он говорит, ни к кому особо не обращаясь, но жаждая всеобщего сочувствия, и, как ни странно, его слышат в разноголосом шуме: когда затевается скандал, это всегда слышат.

Парень оглядывается, примериваясь, кому бы высказать негодование, и двигается было снова к буфету, но тотчас поворачивает, идет прямо на Батыева. Пенистая масса ползет через край бутылки, выплескивается ошметками на пол, на спортивные тапочки.

— Товарищ начальник, — говорит парень, останавливаясь напротив, горлышки бутылок нацелены вперед, пенистая масса лезет и лезет. Шум стихает окончательно, будто выключили радиоприемник. — Видали, товарищ начальник? Видали, чем рабочего человека потчуют, гады?

— А ну, — говорит Батыев повелительно, — давай сюда.

Берет раскупоренную бутылку, запрокидывает кверху донышком, почти в одно мгновение выпивает остатки кефира, потряхивая бутылку, чтобы поскорее опорожнялась. Шарит в кармане. Извлекает монеты, протягивает парню, говорит:

— Ерунда. Хватит болтать. На то и кефир, чтобы быть кислым.

Тот молчит озадаченно, потом выдавливает фольгу на второй бутылке и кричит с надрывинкой:

— А ну, кто хочет попробовать? Кислятиной кормят?!

— Я сказал: продукт доброкачественный, — отрезает Батыев. — Еще скажешь слово — увольняю с работы. Ясно?

— Спасибо, — говорит парень тихо и отчетливо. — Моя фамилия Чистяков. Из бригады проходчиков. От Локтионова. Увольняйте, товарищ начальник, спасибо вам большое.

Демонстративно принимается пить кефир. Батыев молчит — одно мгновение, не больше. Он, кажется, не ожидал такой реакции. Но только мгновение молчит Батыев.

— Явишься в контору, — говорит он.

— Есть! — отвечает парень с насмешкой. Батыев становится в очередь. Его норовят пропустить вперед, но он лишь подергивает плечом. Снова поднимается шум.

Приближаемся к окошку. Буфетчик Бжалава давно увидел, конечно, Батыева, но делает вид, что это его не касается: швыряет жетоны, кидает спичечные коробки. Кто-то возвращает ему коробок.

— Ай, какой гордый, скажи пожалуйста! — говорит Бжалава и взамен выгребает чуть не горсть серебряных монет. — Бери, пожалуйста, если такой гордый!

Вот и наша очередь.

— Гуляш, — говорит Батыев. — Компот.

— Печенка, — говорит Бжалава.

— Гуляш, — повторяет Батыев. — Кончится завтрак, зайдешь в контору... Сукин сын, — добавляет он тихо.

И снова — перед «амбразурой» нам пытаются уступить очередь. Батыев непреклонен. Он терпеливо ждет. Очередь молчит.

Понятно, почему Бжалава настаивал, чтоб не брали гуляш: костей больше, чем мяса. Народу поубавилось, сидим в уголке, Батыев старательно жует и молчит, но по лицу я вижу: действительно кому-то предстоит «разгон». Это понимают и другие, на Батыева посматривают со всех сторон, Батыев замечает, конечно, эти взгляды и ест гуляш так, словно ему подали в первоклассном ресторане фирменное блюдо.

Выходим вместе.

— Прохиндей, — говорит Батыев. Это звучит неожиданно как похвала, и не очень ясно, к кому относится эпитет: к Бжалаве ли, к повару, или к тому, в солдатской одежде, парню. — Я им покажу небо с овчинку, — обещает Батыев. Похоже, несколько демонстративно, «на публику», в данном случае «на прессу». Но я начинаю привыкать к его некоторой нарочитости.

— Вы в контору? — спрашивает Батыев.

— Нет, пожалуй, — говорю я. — Хочу на месторождение. Знакомиться с обстановкой надо.

— Пойдемте, я велю Перелыгину выделить машину, — говорит Батыев, слегка подчеркивая «велю».