Семьдесят два градуса ниже нуля

Великолепный вестибюль восьмиэтажного здания «Актау», неизменно украшающий, наряду с Мариам, рекламные проспекты Кушкола, превратился в заурядный зал ожидания. Повсюду рюкзаки и чемоданы, в креслах и на диванах спят бездомные, в столовую, ресторан и кафе тянутся длиннющие очереди, у перегородки, за которой с измученными лицами сидят администраторы, кипят страсти.

Стараясь не привлекать к себе внимания, я быстро проскальзываю в медпункт – после визита к Хаджи Надя по просьбе фельдшера должна здесь консультировать. В небольшой приемной вдоль стены сидят страдальцы с вывихнутыми и поломанными конечностями; на людях они носят свой гипс как орден, но в медпункте человек с гипсом может гордиться разве что своей глупостью. Очередь на меня шипит, на моем пути вырастает частокол из палок и костылей, но я высокомерно роняю: «Муж доктора Загорской», – и, провожаемый подобострастными взглядами, прохожу к Наде. Давно не видел ее в белом халате и чепчике, они ей к лицу куда больше, чем джинсовый костюм, и Надя сдержанно улыбается, услышав, что она чиста и непорочна, как ангел. Она не очень избалована моими комплиментами, хотела бы услышать еще, и я добавляю: «Как ангел, в котором ловко скрывается ведьма». Это Надю тоже устраивает, но фельдшер, который поддерживает на весу чью-то распухшую клешню, почтительно покашливает, и я, напомнив про обед (его по моему указанию готовит Гвоздь), ухожу к маме.

– Ты очень спешишь?

Катюша! Дух захватывает – до того она сногсшибательна в туго обтягивающем красном эластике. На меня завистливо смотрит субъект с закованной в гипс ногой.

– Я бы на вашем месте бросил все дела, – говорит он, – даже если бы это были собственные похороны.

Я благодарю закованного за совет, вывожу Катюшу в коридор и рассыпаюсь восторгами по поводу ее внешности.

– Про внешность мне уши прожужжали, мог бы придумать что-нибудь пооригинальнее.

– Но не могу же я хвалить твой ум, – оправдываюсь я. – Ты мне все равно не поверишь.

– Тебе я вообще не верю, ты бессовестный лгун! – торжественно возвещает она. – Надя тебе не жена!

– Разве? – Я морщу лоб. – Память у меня стала ни к черту, нужно будет заглянуть в паспорт. А где твоя свора?

– Бессовестный лгун, – повторяет Катюша. – Что ж, тем хуже для тебя.

– Почему же?

– Потому что лгунам я никогда не позволяю гадать мне по руке.

Так, мне явно дается возможность вновь вступить в игру, из которой я уже счел себя выбывшим. Интересно, что ей от меня надо?

– А если я докажу, что не лгун, позволишь?

– Сначала докажи.

– Запросто. Я когда-нибудь тебе говорил, что мы с Надей женаты?

Катюша озадачена. Я терпеливо жду. Она закусывает нижнюю губу (совсем как Юлия, до чего они однообразны в приемах!) и вопросительно на меня смотрит, давая понять, что готова снять свое обвинение. Что-то слишком быстро. Что ей все-таки от меня надо? Не для того же она меня разыскала, чтобы определить мое семейное положение.

– Моя честь восстановлена? – Я беру ее теплую ладошку и глубокомысленно рассматриваю. – Поразительно! Никогда и ни у кого не видел такой отчетливой линии искренности. Твоя главная черта – это искренность.

Катюша скромно улыбается, она и без меня знает, что очень правдива.

– Любопытно, – бормочу я, – видишь эту продольную линию? Тебе суждена встреча с шатеном, рост высокий, профессия лавинщик… Кто бы это мог быть? Но погоди, продольную линию пересекает поперечная, шатену мешают какие-то барбосы…

– Барбосы остались с носом, – хихикает Катюша. – Ну и нахал же ты, Максим!

Ладошка, однако, из рук нахала не изымается, бессильно лежит, но из нее, кажется, бьет током. Какие глаза, щечки, зубки! Так и просятся восточные сравнения – бездонные озера, персики, жемчуг. Исключительно интересно узнать, какие мысли бродят в этой прехорошенькой головке, какая ложь готова сорваться с этих улыбающихся губ. А меня поощряют, я читаю в ее глазах обещание и чувствую, что слабею: еще одна улыбка, еще один такой взгляд – и я сдамся на милость победителя. Черт бы побрал эту гостиницу, в которой негде уединиться! Не выпуская ладошку, я веду Катюшу к окну, задергиваю штору и целую длинные тонкие пальчики. В эту минуту я намертво забываю о ее вероломном поведении и о мудрой характеристике, которую дал ей Гвоздь.

– Глупенький, – воркует Катюша, подставляя пальчики. Она торжествует, наконец-то укротила такого зверя. – Здесь будешь гадать или найдешь более подходящее местечко? Знаешь что? Возьми у нашего инструктора Никитенко ключ от пункта проката и дай мне, я там спрячусь и буду тебя ждать, хорошо?

Потрепав меня за ухо, она высвобождается и танцующей походкой идет к вестибюлю. Черт меня побери! Пункт проката не самое идеальное место, но погадать Катюше по руке я готов, кажется, на лавиносборе четвертой лавины.