Семьдесят два градуса ниже нуля

– Академика нужно ковать, пока он горяч, – свирепо шепчет Олег. – А вдруг он пошутил?

– Если пошутил, – Рома толкает меня в бок, – то не видать ему «россиньолов», так и скажи.

– «Требуй для всех понемногу, – советует Гвоздь, – и не забудь про меня!» Я имею в виду мой будущий персональный оклад.

Я и без их наглых подсказок рад был бы выпытать у Алексея Игоревича подробности, но он секретничает о чем-то с мамой и Надей, у всех троих хитрый вид, и влезать в их разговор мне не хочется. Лазеры и спутниковая информация! Кто мы сегодня? Шаманы и их дремучая паства, грозящие лавинам заклинаниями и обожженными на костре дубинами. А с лазерами и спутниками – ого, нас голыми руками не возьмешь! Во рту сохнет при мысли о том, что я окажусь хозяином настоящей лаборатории, где можно будет обработать, осмыслить и, наконец, привести в христианский вид целый сундук добытых нами материалов. Сегодня я слишком мало знаю, в лучшем случае – только то, что знают мои коллеги, и не могу, да и не считаю себя вправе осуществить мамину мечту – написать большую монографию о лавинах; а завтра – почему бы и не дерзнуть? Кто сказал, что Уваров всю жизнь обречен поставлять сырье, а не готовую продукцию?

И я тихо мечтаю о том, какой прекрасной может стать жизнь. Я не страдаю излишней доверчивостью, мой скромный жизненный опыт убедил меня в том, что ничто другое люди не забывают с такой легкостью, как свои обещания. Это даже не считается предосудительным – обнадежить клиента и напрочь забыть о его существовании, едва лишь он перестанет зудеть на ухо; наоборот, почтительное удивление и даже подозрение в том, все ли у него на месте винтики, вызывает человек слова, этот голубоглазый чудак, который пуще всего на свете боится прослыть трепачом. Таких нынче днем с огнем не очень-то найдешь, они старомодны и смешны, как пиджаки с ватными плечами и брюки паруса. Куда современнее мой друг Мурат: будь на месте Алексея Игоревича Мурат, я не поверил бы ему, поклянись он самой длинной и замысловатой клятвой, потому что знаю, что выполняет он обещания только и исключительно тогда, когда это ему выгодно.

А вот Алексею Игоревичу я поверил сразу и безоговорочно – не только потому, что уж очень хотелось поверить, но главным образом потому, что он оставил у нас до осени свои «россиньолы», как древние когда-то оставляли заложников. А если серьезно, то поверил бы ему без всякого залога. Ладно, поживем – увидим, как говорят мудрые люди, когда ничего более умного им в голову не приходит.

Вертолетная площадка находится за «Актау», со стороны южных склонов. С фасада гостиница словно вымерла, ни в задернутых шторами окнах, ни на балконах никого не видно, лишь откуда-то издали доносится какой-то непонятный гул.

– И в медпункте пусто, – приподнявшись на цыпочки и заглядывая в окно, говорит мама. – Его тоже перевели?

– На безопасную сторону, – отзывается Надя. – Мурат распорядился в первую очередь.

– Умница, – хвалит мама. – Я знала, что в конце концов он прислушается к голосу разума. А в какое помещение?

– В очень хорошее, – туманно отвечает Надя.

– В какое же?

– В хорошее. – Надя прячет улыбку. – В библиотеку.

– Что-о?! – Мама хватается за голову. – Он сошел с ума!

– Впустить лису в курятник! – подливает масло в огонь подхалим Гвоздь. – Они разворуют нам все книги!

Мама бежит к центральному входу, а мы огибаем гостиницу с торца и – становимся свидетелями редкостного зрелища.

Гул, который с минуту назад казался мне загадочным, объяснился чрезвычайно просто: вокруг вертолетной площадки, огражденной живой цепью из инструкторов, дружинников и милиционеров, веселится добрая сотня туристов. Мурат, прикрыв мощным телом входной люк вертолета и воздев кверху руки, взывает к лучшим чувствам:

– Будьте сознательны, это спецрейс, у меня распоряжение срочно вывезти товарища…

– Петра Ивановича Загоруйко? Это я!

– Какого там Загоруйко? – несется из толпы. – Моя фамилия Терехов!

– Всех вывози!

– Товарищи, у меня завтра начинается турнир!

– Алексей Игоревич! – завидев нас, кричит Мурат. – Прошу пропустить товарища академика!

– Все здесь академики!

– Может, штаны он шьет для академиков!

– У меня ребенок с температурой!

– Алексей Игоревич! – К нам подлетают Вадим Сергеич с мадамой. – Где ваши вещи, мы поможем!

Алексей Игоревич тихо стонет.

– Пра-пустить! – громовым голосом орет Мурат. – Абдул, обеспечить посадку товарища академика!

– Иду! – срывающимся фальцетом кричит Вадим Сергеич, хватает за руку мадаму и через образовавшийся проход бежит к вертолету. Под смех и улюлюканье толпы их тащат обратно.

– Ой, не могу! – бушует Алексей Игоревич. – Чаплин!

– Пра-пустить!

Свист, хохот, визг! А толпа все прибывает, из нижних окон прыгают, из верхних спускаются на веревках и простынях все новые претенденты, у многих за плечами рюкзаки, в руках чемоданы.

– Жре-бий! Жре-бий! Жре-бий!

Это дирижирует барбосами Катюша. Они без вещей, просто дорвались до развлечения и валяют дурака. А я-то еще удивлялся, что они пропускают такой балаган.

– В вертолет у нас имеют право… – звонко провозглашает Катюша и взмахивает рукой.