Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

Воздействие «Волшебной флейты» основывается на том, что сакральное прошло через Просвещение и было им отфильтровано. Таким образом, оно обращается к человеку по ту сторону вероисповеданий.

Тотальность современных властей можно рассматривать как измеренный абсолют. Здесь следует различать: абсолютное, где оно появляется, обращено вовне и выражено количественно — но оно не количество. Мастер распоряжается числом и постигает меру, оставаясь от нее независимым. Она заложена в кончиках его пальцев, в невыразимом, в атомах — кому охота, может перепроверить рулеткой. Лес и лесничество.

Катакомбный пол в верхней церкви, мозаичный потолок в нижней — два аспекта одного слоя, который заколдовывается там, где его касается свет.

Поставил свечку. Пламя то же самое; оно даже от наклонной свечи поднимается вертикально.

На автобусе через Сан-Лоренцо обратно на Виллу Массимо. Завтра выборы, а с ними заканчивается спектакль, который, конечно, не столь забавен для иностранца, каким для Гёте был карнавал или для де Броссе избрание папы. Тем не менее, один плакат заставил меня задуматься: здесь на выборном листке крестиком, очевидно, отмечают не цифры, а понятия. Одно из них, не знаю уж какой партии, было на плакате перечеркнуто, намекая на то, что завтра, должно быть, будет делаться в кабинке. Девиз гласил «Libertas» — означает ли это уничтожать свободу, выбирая ее?

РИМ, 19 МАЯ 1968 ГОДА

Ночью опять на Краузен-штрассе, вместе с Фридрихом Георгом. Столярная мастерская Альтенбурга теперь находилась под квартирой, куда вела не крепкая лестница, а ступеньки, ходившие туда-сюда. В них зияли щели; нам приходилось двигаться, как шахматный конь, коли мы не хотели провалиться в подвал.

Наконец комбинация удалась, и мы поднялись на второй этаж. Бабушка сидела в кресле; со времени моего последнего посещения она почти оглохла и носила слуховой аппарат. Когда я склонился над ней, она сказала: «У тебя уже совершенно седые волосы, а вот я…», потом все расплылось, и картина померкла.

Во второй половине дня через Тибрский остров, такой красивый в лучах солнца, в Трастевере. Мы бросили взгляд через решетку Санта-Чечилии и потом бродили по старым улочкам, например, по Vicolo deli' Atleta с романскими и готическими арками и лоджиями. Перед одним ресторанчиком была выставлена коллекция старинных колясок, в том числе разрисованные сицилийские carretti[774] и роскошная неаполитанская повозка для погребений. Таверны, например, «da Gino» с выставкой рыб и морепродуктов; все было окрашено чудесным оттенком совсем блеклого giallo romano[775].

В Санта-Мария ин Трастевере. Античные колонны. Мозаики, полы в технике космати: самые богатые из виденных нами в Риме — я включаю сюда и San Crisogono, который мы посетили сразу после этого.

На проспекте ди Трастевере мы зашли в дом № 138, в котором жил Генри; там я провел с ним счастливые часы. На почтовом ящике в вестибюле еще значилось его имя, а от консьержки мы узнали, что его квартира еще не сдана внаем. «Незаслуженное» существования становится мне особенно ясно на примере друзей — я подразумеваю под этим то, что «боги дают нам лучшее даром».

20 МАЯ, 1968 ГОДА

Сирокко. После завтрака я раскладывал пасьянсы, потом, когда Отторина убрала со стола, просматривал свою рукопись, которой был недоволен. Найдя ее все-таки сносной, я продолжил работу. Припоминаю несколько таких текстов, которые я, особенно вечером, готов был сжечь. Песенка некоторых оказалась спета, другие остались лежать, готовые наполовину. Мартин, мучившийся схожими сомнениями, однажды сказал мне: «Ты, по крайней мере, как тот каретник, который, уже начиная, знает, что это будет коляска».

Хорошо — только спрашивается, как она будет ездить.

Уже в первой половине дня к нашей остановке у Сан-Марко, оттуда на Авентин в парк со знаменитой панорамой. Между тем Штирляйн позаботилась о разрешении на посещение церкви Мальтийского ордена. Смотритель провел нас по великолепному саду; вид отсюда такой же красивый, как и снаружи от парка, и не приходится рассматривать его через замочную скважину, что в качестве подготовки, впрочем, тоже имеет свою прелесть.

Я охотно побыл бы здесь дольше — среди пальм, апельсиновых деревьев и в тени ливанского кедра; ему, как свидетельствует табличка, уже триста пятьдесят пять лет. Огромный, вырезанный из самшита Мальтийский крест, наверно, хорошо виден уже с большой высоты. Несомненно, о таких перспективах подумали еще задолго до появления аэростатов и самолетов.