Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

Кошка ластится к нам — согласно Риваролю. Поступаем ли мы с ней, в сущности говоря, иначе? Это — сродство субстанций. Симпатия сильна, но безлична, как электрический ток. Многие животные, не только птицы и ящерицы, даже насекомые, как богомол, чувствуют себя хорошо в нашей руке. Рыбе тоже приятно, когда мы качаем ее в воде или поглаживаем вдоль чешуек.

С кошкой дело может дойти до языка прикосновений, который, подобно танцу, превосходит язык слов.

Они вовсю насмехаются над обывателем, однако живут его трудом и его деньгами. Кроме того они порождены им. Напыщенно-самодовольное разглагольствование выдает происхождение. Потом они становятся перезрелыми; ничего не переходит по наследству лучше, чем плохие манеры.

ВИЛЬФЛИНГЕН, 15 ИЮЛЯ 1968 ГОДА

Почта. Орнитологическая станция в Мёггингене благодарит за сообщение о береговых ласточках в гравийном карьере. Потом сразу три письма от чудаков, у которых винтиков не хватает. Я не считаю дурным знаком, когда о себе дают знать второстепенные персонажи, хотя это и вызывает легкое раздражение.

Визит Клауса Ульриха Лайстикова[832]. Мы вместе отобедали; в качестве прусского блюда я приготовил для него «толстые бобы». Потом в саду. При этом я выучил несколько названий растений, например, название вербейника[833].

Я снова почувствовал, что человек, знающий много названий растений, производит солидное, крепкое впечатление, даже впечатление «посвященного». Это, должно быть, восходит к далекому прошлому. К сожалению, это знание утрачивается, даже у ботаников.

ВИЛЬФЛИНГЕН, 17 ИЮЛЯ 1968 ГОДА

Поднявшись с постели, я увидел наверху в прихожей бабочку, павлиноглазку, бьющуюся в занавеске. Я взял ее в руку и открыл окно, чтобы освободить пленницу. Но для нее это кончилось плохо, ибо с крыши вспорхнул воробей и схватил ее, определив себе на завтрак.

Чтение: «Плавание австрийского фрегата "Новара" вокруг света». Среди почты письмо дорогого Д., который, похоже, становится психотичным в цюрихской клинике. Следующее от некой Майи, претензий которой я не понимаю. Чтобы покончить с делом сегодня, мы отказались от получения ее заказного письма. Сильная зубная боль.

ВИЛЬФЛИНГЕН, 19 ИЮЛЯ 1968 ГОДА

Спал скверно, несмотря на кодеин. Здоровье изначально носит духовный характер, поэтому при активной работе чувствуешь себя здоровым, и больным, если она не спорится.

В довершение ко всему опять Майя, которая уже давно пишет мне письма эротического содержания; она приехала с таксой. «Нет ничего хуже, чем стать объектом фантазий страстной бабы», как говорит Ницше. Штирляйн забрала собаку наверх и оставила нас в библиотеке одних.

Стареющая медсестра. «Мое тело тебя не разочарует», — написала она мне однажды и, пожалуй, имела на то основание.

Все в целом оказалось ошибкой. Почему тот, кто приблизительно тридцать пять лет тому назад в поисках приключений злоупотребил моим именем, продолжает настаивать? Тогда тоже приходили такие письма, и у меня с этим было много неприятностей.

Недоразумение с первого же взгляда прояснилось, поскольку Майя увидела теперь другого человека. Было преодолено еще несколько уловок, например, схожесть фамилий или то, что в деле был замешан один из моих братьев. Потом мы расстались ко взаимному удовлетворению — впрочем, для комедии эта история совершенно неподходящая.

ГАМБУРГ, 27 ИЮЛЯ 1968 ГОДА

С позавчерашнего дня в Гамбурге. Завтра с Эрнстом Клеттом и Фридрихом Георгом отправляюсь в Исландию. Штирляйн проводила меня сюда. Мы снова живем в гостевом доме Альфреда Тёпфера на Эльбском шоссе. Вчера с большим опозданием прибыли Александр и Мехтхильд — задержка в восточной (гэдээровской) зоне народной полицией.

Как всегда, когда я начинаю путешествие из Гамбурга, Вернер Трабер устраивает прием для меня и моих друзей. Кроме нас, всей семьей приехали еще Эрнст, Томас и Ина Клетт, профессор Тилике, Юрген Бергедер, доктор Беникк, большой знаток жуков Athetea, Йоханнес фон Роймонт, Феличитас Барг, супружеские пары Хелльге, де Кудр, Тёпфер и Иолович.

КЕФЛАВИК, 28 ИЮЛЯ 1968 ГОДА

Рано утром с друзьями в аэропорт. Штирляйн, чтобы успеть вернуться в Вильфлинген, рассталась с нами на вокзале Альтона. Я приступаю к путешествию без больших ожиданий, в отличие от Эрнста Клетта, с которым мне уже приходилось бывать на Шпицбергене. Запланирована поездка в Гренландию. Общим для нас остается раннее пристрастие к сагам и их морали — в смысле le moral[834], само собой разумеется. Моя страсть передалась Эрнстлю; сага о Гизли, изгое, и его последней битве на скалах была его любимым отрывком.