Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

В саду корова объедает акацию. Она невероятно худая и складками брюшины запуталась в ветвях. Она там, наверно, зачахнет, поскольку на дереве растет больше шипов, чем листвы. Этого не хватит на то, чтобы туго набить брюхо, поэтому она расстается с переплетением сучьев и падает вниз.

Черепахи уже защищены; они спят в погребе, однако одна, похоже, освободилась. Как она смогла забраться на письменный стол? Голову закрывает маска — она напоминает коробочку лотоса, какие видишь в качестве надгробного украшения. Только она желтая и очень маленькая, как крышка солонки. На животном намордник — видимо, потому, что оно уже укусило какого-то гостя. Аманда пугает его, трогая его головку. Мне приходится показать ей, как гладят черепаху: сначала прикасаешься к одной из ног до тех пор, пока она не почувствует тепло. Тогда она вытягивает из панциря голову и позволяет тихонько почесывать ее морщинистую шею. Кроме того она вытягивает из щелей ноги и начинает равномерно размахивать ими: древняя кума снова становится молодой.

ВИЛЬФЛИНГЕН, 17 НОЯБРЯ 1970 ГОДА

Первый снег. Я разложил перед окном диски подсолнухов; зеленушки тут же с удовольствием угощаются ими. А ведь лазоревка уже стучала клювом по стеклам, когда доски были еще пусты.

ВИЛЬФЛИНГЕН, 23 НОЯБРЯ 1970 ГОДА

Франку Мюллеру, Лёррах: «Большое спасибо за Ваше серпентологическое сообщение. В случае с чудовищем, которое принесло течение, речь, пожалуй, идет об уже сильно разложившейся рыбе или кальмаре; это покажет вскрытие.

Когда в термах Экса[1032] собирались сотни блестящих гадюк, это было знаком чрезвычайной силы целебных источников. Приползало даже животное Асклепия. И если бургомистр города велит травить животных, потому что они-де пугают гостей купален, он совершает глупость, не говоря уже о гнусном поступке. В Алжире тоже есть источник, в водоеме которого плавают черепахи и змеи, и больные, ищущие там исцеления, не боятся их, а им радуются.

Бургомистру, учинившему данное безобразие, следовало бы вместо этого написать табличку: "Эти гадюки миролюбивее, безвреднее и чище нас. Они свидетельствуют о целебной силе наших источников, которые бы испортились, если бы мы убили животных. Пока живы змеи, Земля сохраняет свою силу".

На место пугливого человека, который сбежал бы, придут десять других, чтобы насладиться спектаклем, который в мире наших загрязненных рек и оскверненных морей звучит почти как сказка».

ВИЛЬФЛИНГЕН, 7 ДЕКАБРЯ 1970 ГОДА

Неделю провел в Париже. У Фрашонов увидели старых друзей. Габриель Марсель[1033] не поленился прийти, хотя из-за своей тучности он почти не покидает квартиру на седьмом этаже. Он привел с собой двух студентов — для «подъема наверх».

Во второй половине дня при погожей погоде мы сопровождали Дидье[1034] к Temple de la Gloire[1035], приношению республики победителю при Хоэнлиндене, генералу Моро. Сейчас там живет Освальд Мосли[1036], когда приезжает во Францию. Перед террасой небольшое озеро; лебеди подходят к столу.

Разговор с леди Дианой о ее сестре, которая в Английском саду Мюнхена пыталась застрелиться из-за несчастной любви к Гитлеру: «Скорей из-за романтического расположения». Мне помнится, это случилось уже во время войны; немецкий хирург отказался оперировать, что я считаю благоразумным. Гитлер приказал самолетом отправить раненую в Англию, где вмешательство докторов завершилось успешно. Я снова нашел подтверждение своему мнению: самоубийства относятся к нигилистической среде. Они сопровождают также жизненный путь Гитлера; конец имперской канцелярии напоминает «Смерть Гелиогабала».

У сэра Освальда Мосли, летчика во время Первой мировой войны, несмотря на тяжелое ранение вследствие падения с высоты, открытое, мужское лицо. Хаксли обрисовал его в «Point-Counterpoint»[1037]. Другие летчики его возраста, как Геринг и Бальбо, в политическом плане продвинулись высоко, но кончили плохо — Мосли легко отделался. Этому способствовала небольшая доля мавританства. В таких кругах могут забросать помидорами на рынке, однако щадят при проскрипциях.

Об общих знакомых, например, об Абеле Боннаре[1038]. Они видели его в Мадриде. Леди Диана, обращаясь к нему:

— Сегодня, если не посидел в тюрьме, и в разговоре не поучаствуешь.

На что Боннар:

— Еще шикарнее, если тебя приговорили к смертной казни.

Мы навестили также Марселя Жуандо в Роиль-Мальмезоне и нашли его в добром здравии. Элиза же была очень больна.

ВИЛЬФЛИНГЕН, 12 ДЕКАБРЯ 1970 ГОДА

Гвидо. Мы вместе рассматривали Инь и Ян. Биос и космос объединены невероятным образом.

«Если бы нам когда-нибудь потребовалось предъявить паспорт, этого было бы достаточно; ни крест, ни полумесяц, ни цветок лотоса до такого не дотягивают. Разграничительной линией могла бы быть волна». Гвидо:

«Это большой вопрос», — такие замечания ему удаются походя.

Наркотическая сцена. Бой передового отряда с чрезмерными потерями; здесь нет Клаузевица.