Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

Юнгер дважды (3 июля и 20 сентября 1965 г.) проходит на корабле Суэцкий канал и дважды упоминает поверженный памятник Лессепсу. Случайная, казалось бы, деталь играет важную символическую роль. С одной стороны, она подтверждает окончательное падение преграды между Востоком и Западом, а вместе с тем и невозможность «цензуры Востока» со стороны ориентализма. «Де Лессепс и его канал покончили с удаленностью Востока (Orient), с его уединенным затворничеством в отношении Запада, с его вековечной экзотикой… После де Лессепса никто уже не мог говорить о Востоке как о другом мире…»[1055]]. С другой стороны, эта деталь маркирует возвращение в домашнее пространство. По мере приближения к Европе снова возникают старые темы для разговоров («замещение политики моралью»), старые корреспонденты (Карл Шмитт), знакомые города. Вояж завершен. Автор покидает Восток, но лишь для того, чтобы снова туда вернуться.

Дневник «Семьдесят минуло» был подготовлен к изданию и вышел лишь спустя 15 лет после того, как автор сделал первую заметку в журнале 30 марта 1965 г., на следующий день после своего семидесятилетия. Первый том дневников заканчивается записью от 12 декабря 1970 г. Второй том начинается записью от 24 февраля 1971 г. и кончается записью от 26 декабря 1980 г.[1056] Вместе с последующими томами (Siebzig verweht III–V), охватывающими период до 1996 г., эти дневники вошли в корпус текстов под общим названием «Излучения» («Strahlungen»), куда изначально входили дневники 1939–1948 гг.[1057]

В предисловии к «Излучениям» автор сравнивает свои заметки с вахтенным журналом: «Это заметки, сделанные во время путешествия по морю: они позволяют заглянуть в пучины Мальстрема, откуда внезапно всплывают чудовища. Мы видим штурмана: он следит за приборами, которые постепенно раскаляются, он обдумывает курс и свою цель»[1058]. (Применительно к публикуемым здесь дневникам эта метафора должна быть понята вполне буквально.) В другом месте Юнгер приводит такой поэтический образ: «О дневнике: короткие, небольшие заметки похожи на сухие чаинки; их литературная запись — словно кипяток, который позволяет раскрыть их аромат»[1059].

И все же если отвлечься от способа представления собственного творчества, то можно сказать, что этот фиктивный дневник является как бы сценой, на которой автор примеряет на себя разные роли и выступает то как наблюдатель, то как энтомолог, ботаник или орнитолог, то как «сейсмограф», фиксирующий тектонические сдвиги в истории Земли. Еще он позволяет читателю заглянуть в интимную сферу снов или приоткрывает для него ящичек с корреспонденцией. Наконец, дневник оказывается словно бахромой ткани, которая ткется во время путешествий и внутри самого текста. Сначала идет работа над книгой «Субтильная охота» (вышла весной 1967 г.), затем — над «Приближениями. Наркотики и опьянение» (вышли в 1970 г.).

Эти эссеистические приемы были частью хорошо продуманной литературной стратегии автора, который сознательно подчеркивал неизменность и непрерывность своего писательского труда именно тогда, когда молодое поколение писателей вроде Гюнтера Грасса, Генриха Белля или Альфреда Андерша было убеждено, что для немецкой литературы наступил «час ноль». В качестве акта сопротивления «вестернизации» и «американизации» Германии он выбирает позицию провокатора и одиночки[1060]. Не стоит, однако, поспешно заключать, что автор затворяется в башне из слоновой кости. Дело в том, что Эрнст Юнгер, как и многие другие журналисты, писатели и философы, чьи имена регулярно всплывают на страницах дневника, выступал интеллектуальным представителеям широко распространенного в эру Аденауэра консервативного умонастроения[1061]. После войны многие правые интеллектуалы, лишившиеся в результате оккупационной политики — кто-то на время[1062], кто-то навсегда — своего прежнего статуса, естественным образом ощущали одиночество и в равной мере причастность общему делу «другой Германии». Позднее Юнгер демонстративно подчеркивал, что не читал немецкой литературы, выходившей после «года трех кайзеров» (1888). Оказавшись перед необходимостью воссоздания среды для общения, немецкие правые интеллектуалы в конце 1940-х — начале 1950-х гг. избрали «эзотерическую коммуникацию», которая заключалась не только в игнорировании «демократической» прессы, но и в создании собственных журналов, а также культивировании личных связей с помощью корреспонденции и частных встреч. Стратегия эзотерической коммуникации неизбежно предполагала отказ от любых форм политической активности, сопровождавшийся убежденностью в том, что «пространства для самостоятельной германской политики больше не существует»[1063]. Однако это вовсе не означало отсутствия собственно консервативной критики культуры, которая во многом формировала публичное пространство дебатов в Федеративной Республике накануне и после событий 1968 г. Процитируем лишь несколько наиболее характерных замечаний Юнгера: