Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

Мертвые всегда тут. В сознании наших всемогущих средств мы слишком легко забываем их присутствие и вместе с тем наше служение. Их сообщения настигают нас быстрее и надежнее, чем через эфир. Им не требуется текст, поскольку они касаются нас на уровне бессловесного. Их послание не является для нас неожиданностью.

Кокто как-то рассказывал мне, что англичане в Индии, чтобы передать известие быстрее, чем по телеграфной линии, пользовались туземными средствами коммуникации. Как раз это я бы назвал профанацией. Все, что напоминает стояние и толкотню у коммутаторов и направлено на выигрыш во времени и в скорости, вредно. Используя, как спиритисты, исключительно механические методы, ты игнорируешь царство мертвых. На дурацкие вопросы приходят соответствующие ответы.

Знание, как семпервивум[350] над безднами, растет на краю ночи и снов. Границы благоприятнее для его получения и передачи. То же касается и сна жизни. Могучий призыв умирающих, который слышат в первую очередь матери, часто находит подтверждения.

* * *

Мы снова ехали по крутым серпантинам вдоль скал, ущелий и зубцов Каланша. Краснота их оттенялась и усиливалась синим фоном моря и неба. Вздымающийся вертикально гранит отовсюду влечет альпинистов. Он очень гладкий; особую опасность представляет спуск. При восхождении не следует взбираться слишком быстро.

Среди заливов в глубине Сагонский залив напоминает о городе, который дал ему имя. Он пришел в упадок, и гавань его обмелела, однако пестрые палатки, точно первые ласточки, возвещают новую весну.

Корсика может похвастаться не только императором, но и папой, который был родом из городка Сагоне. Звали его Формоз[351], и в 891 году он взошел на апостольский престол. Он короновал императора Арнульфа Каринтийского. Правда, он входит в число пап, чье правление вошло в историю как правление «порнократов»[352].

В деятельности Формоза и в распрях того времени многое остается темным; кажется, видение Ницше «Чезаре Борджиа в роли папы» уже тогда было близко к исполнению. Широко расцвело, должно быть, изготовление отрав; это значит, что и Арнульф тоже пал их жертвой. Вероятно, ему дали напиток, который начал его отуплять, а потом постепенно разъедал его внутренности, так что три года спустя он сошел в могилу в Германии. Причиной отравления послужила кровавая расправа, учиненная Арнульфом среди противников Формоза из римской аристократии; от оставшихся в живых он требовал присяги на верность.

О Формозе сообщается и хорошее: например, то, что в восемьдесят лет он умер девственником. Фродоард славит его как «castus, parcus sibi, largus egenis».

Правда, не было почти ни одного тирана, у которого не нашлось бы своего воспевателя. Под egeni, нуждающимися, предположительно подразумеваются бедные родственники и вообще клиенты в самом широком охвате. Иначе Формоз не был бы корсиканцем. Должности и приходы благодаря проскрипциям Арнульфа освобождались в большом количестве.

Связанный с жестокостью непотизм делает понятной ту ненависть, с которой Формоза преследовали даже в гробу. Ибо после всего лишь пятнадцатидневной интермедии его преемника Бонифация VI папой был избран свирепый Стефан VII. Среди его изобретений числится «Трупный синод», который осудил Формоза посмертно. Его труп был извлечен из могилы и, облаченный в мантию, посажен на папский престол. Для защиты мертвецу предоставили адвоката, и по завершении мрачного судилища Стефан огласил приговор. Труп был лишен регалий и брошен в Тибр после того, как ему отрубили три пальца и голову. В комнате ужасов истории этому гнусному поступку отводится один из самых темных углов, вместе, например, со скотским убийством Андроника в Византии.

* * *

Мы прибыли в Аяччо в хороший час. На узких улочках, где пахло пылью, розами и рыбой, было уже по-настоящему тепло. Совсем немного высотных зданий и стройплощадок, зато тут и там пришедшие в упадок каменные стены, составляющие незаменимый атрибут средиземноморского удовольствия. Площадь с пальмами и запущенными дворцами, мерцающими в сочно-золотистой желтизне.

Первый проход, само собой разумеется, вел к родному дому великого человека, с напоминаниями о котором и без того сталкиваешься почти на каждом шагу. Магазины заполнены сувенирами, посвященными не только ему, но и его родственникам. Особенно популярна фарфоровая фигурка, которая представляет его в удобном кресле: он сидит, положив руки на подлокотники. Его имя мелькает не только в витринах книготорговцев, но и в тавернах; самые ходовые сорта вина — «Мадам Петиция» и «Король Рима».

Накануне я осведомился у Грегоровиуса о посещении им Casa Bonaparte[353]. Инвалид, водивший его тогда по дому, сказал, что там немногое изменилось. Я смог убедиться в правдивости его слов более чем через сто лет после описания Грегоровиуса.

Тут были еще оба стенных шкафчика и мраморный камин, а также красная шестиугольная керамическая плитка, которой выложен пол, — как писал Григоровиус, «по корсиканскому обычаю». Однако этот узор встречается всюду — он, как пчелиные соты, заложен в природе.