Семейная хроника

Папа, верный своему принципу невмешательства в подобного рода дела, сказал: «Это твое дело — решай сам!», что практически было равносильно согласию, и отдал Шурику три лучшие комнаты по фасаду своей квартиры.

Из Царевщины стали прибывать на Моховую карельская береза, красное дерево и саксонский фарфор. В феврале Юматовы приехали в Петербург заказывать приданое. Свадьбу назначили на апрель месяц.

Тут мне кажется уместным сказать несколько слов о семье Юматовых в перспективах трех поколений: дед моей belle-soeur Татьяны Николаевны был тот самый граф Анатолий Дмитриевич Нессельроде (внук канцлера), который, окончив в 70-х годах Гейдельбергский университет, служил некоторое время в Петербурге, потом был последовательно вольским уездным и саратовским губернским предводителем дворянства. (Он-то и послужил в 1906 году причиной ссоры между Николаем Борисовичем и графом Сергеем Дмитриевичем Шереметевым, о которой я в свое время упоминала.)

У графа Анатолия Дмитриевича были две внебрачные дочери, которых он впоследствии узаконил. В результате прошения, поданного на Высочайшее имя, обеим сестрам была присвоена фамилии Нессельроде. Старшая из них, Лидия Анатолиевна, в то время уже была замужем за «синим» кирасиром[71] и саратовским помещиком Николаем Дмитриевичем Юматовым, так что этим правом воспользовалась лишь девица Нина Анатолиевна, вышедшая впоследствии замуж за сына профессора зоологии Московского университета С.А.Усова.

Граф вплоть до своей эмиграции, официально оставался холостяком и лишь в Париже, под старость лет, женился на какой-то француженке, которую дети Юматовы для приличия называли «бабушка Blanche». Дедушку они любили, и он любил их. Если судить по фотографии, на которой Анатолий Дмитриевич изображен с Таней на коленях и Колей и Лизой по бокам, внешность он имел самую приятную. Насколько я знаю, он был обходителен в обращении, обладал живым умом и даже писал стихи.

В деньгах граф дочерям и внукам не отказывал, но Лидия Анатолиевна, овдовев, сумела изрядно запутать свои материальные дела. После смерти мужа она с детьми, как я уже говорила, несколько лет жила во Флоренции. В результате все ее драгоценности оказались заложенными, и я слышала о переписке с каким-то адвокатом del Soldato, который должен был выкупить бриллианты и переслать их в Петербург по случаю свадьбы Лизы и Тани. Однако дальше разговоров дело не пошло, и драгоценности из Италии получены не были.

Говоря о знакомстве Шурика с Юматовыми, я ни разу не упомянула о брате Лизы и Тани — Николае. Объясняется это тем, что в ту пору его в России не было. В возрасте пятнадцати лет этот юноша совершил весьма сумасбродный поступок: поссорившись с матерью, он ушел из дома, нанялся кочегаром на какое-то судно и отплыл в Америку. В конце концов беглеца удалось водворить к дедушке в Париж. Там его застала война. Зимою 1915–1916 годов окружным путем он вернулся в Россию и поступил в Николаевское кавалерийское училище, намереваясь по окончании выйти, по примеру своего отца, в Кирасирский полк. Внешне Коля Юматов был похож на мать, унаследовав ее небольшой рост, довольно красивые зеленоватые глаза, острый выдающийся нос и срезанный подбородок, что придавало лицу птичье выражение.

Я уже говорила, что свадьба Шурика и Татьянки была назначена на 17 апреля. Одновременно со мною в Петербург приехала мама, принявшая весть о Шуриковой женитьбе без всякого энтузиазма. Во-первых, она не видела в своем сыне задатков семейных добродетелей (в чем была права!) и, во-вторых, «фыркала» на Лидию Анатолиевну (в чем была не права!).

Лидия Анатолиевна Юматова была недалекой (вернее, пустой), слабохарактерной, но очень доброй женщиной. (Мне иногда кажется, что Чехов с нее писал Раневскую из «Вишневого сада».) После смерти мужа она подчас ставила себя в «глупое положение», но ведь не всех природа наделяет одинаковым умом, и не все встречают на пути таких благородных людей, которые не ставят женщину в «глупое положение»!