Семейная хроника

Двадцать второго января в Висбадене распространилась весть о смерти В.И.Ленина. В последующие дни газеты подробно описывали внушительность похорон, толпы плохо одетых людей, стоявших денно и нощно на улицах при 30-градусном морозе, костры на перекрестках, рыдания и траурные мелодии. Даже мне, «советской гражданке», трудно было представить себе в тихом Висбадене эту «потрясенную» Москву — иностранцы же совсем ничего не понимали.

В начале 1924 года, еще в бытность мою за границей, немцы сделали попытку вывести из тупика свои финансы. Была введена якобы обеспеченная золотом и иностранной валютой «гольдмарка» — на которую обменивались бумажные биллионы. По тому же образцу и у нас вскоре Государственный банк выпустил червонцы, поглотившие обесцененные «лимоны». (Эту реформу провел бывший управляющий Казенной палатой Кутлер.)

Моя переписка с Калугой шла регулярно (Борис даже раза три перевел нам деньги), и потому я была очень удивлена, когда в конце февраля к маме пришла m-me Терещенко (тетка министра Временного правительства Михаила Ивановича Терещенко) и с большим жаром стала доказывать, что мое возвращение в Россию небезопасно. «В Москве, — говорила она, — идут повальные аресты». Я выразила предположение, что аресты касаются «спекулянтов» в связи с денежной реформой и поэтому мне страшны быть не могут, на что m-me Терещенко воскликнула: «Да что вы, что вы! В Москве идет разгром дворянской молодежи. На днях на Остоженке арестованы три мальчика Львовы. Я это хорошо знаю, потому что их сестра, находящаяся в Париже, выходит замуж за моего сына!»

Я никак не могла предполагать, что эти «мальчики Львовы» будут иметь ко мне отношение, но постаралась выяснить, кто они такие, и поняла, что это двоюродные братья тех княжон Львовых, с которыми я в ранней юности танцевала на Знаменке у Трубецких. Отец этих девочек (как я уже говорила) был директором Училища живописи и ваяния, в Москве он назывался «князь А.Е.Львов, художник». У него были братья: князь Георгий Львов — политик (сначала друг Дмитрия Николаевича Шипова и «мирнообновленец», а потом глава Временного правительства), князь Владимир Евгеньевич Львов — дипломат (в мое время — директор Архива иностранных дел на Воздвиженке) и, наконец, князь Сергей Евгеньевич Львов — делец, который сначала управлял делами Всеволожских на Урале, а потом сам прочно обосновался где-то недалеко от Соликамска, ворочая крупными лесными и металлургическими делами. Попавшие в беду на Остоженке «мальчики» были «Сергеевичами», то есть сыновьями «Львова-дельца».

Всё же сообщенные m-me Терещенко тревожные вести не поколебали моего решения в конце апреля ехать обратно в Калугу. Допускаю, что отдельным лицам мое возвращение казалось странным и даже подозрительным. Во всяком случае, одна из этих заметных фигур русской колонии в Висбадене, адмиральша Макарова, при встрече со мной покровительственным тоном изрекла: «Советую вам говорить, что ваш муж будет расстрелян, если вы не вернетесь. Иначе ваше возвращение к большевикам произведет неприятное впечатление». Это была та самая Капочка Макарова, которая, с присущим ей глупым снобизмом, доставляла в свое время много неприятных минут своему умному и скромному мужу. Петербургская серия анекдотов об этой даме пополнилась в Висбадене рассказом о том, как она, желая проникнуть в военный кооператив, с царственным видом бросила проверяющему пропуска французскому солдату: «Я — адмирал Макаров!» Когда это не произвело ожидаемого действия, адмиральша, окинув солдата презрительным взглядом, сказала: «Молодой человек, вы не знаете истории!»

За недолгий срок моего общения с русской эмиграцией я поняла, что как раз такие «пустоцветы», как Макарова, находясь постоянно на виду, и определяют общественное мнение, заслоняя собою людей более скромных и более достойных, которые остаются в тени, несмотря на то, что их значительно больше.

В связи с этим, подходя к концу главы, посвященной моим впечатлениям о поездке в послевоенную Европу, я хочу сказать несколько слов о семье Ниродов. В Петербурге граф Михаил Евстафьевич был предшественником моего отца на должности помощника начальника Главного управления Уделов — отец всегда отзывался о нем с большой теплотой и уважением. Двое сыновей Нирода погибли в Цусимском бою. Как сейчас помню окруженные траурной рамкой портреты двух красивых морских офицеров на страницах газет и журналов того времени.