Семейная хроника

Весной 1917 года один из друзей Маргариты Кирилловны, Иван Леонтьевич Томашевский, вспоминая ее деятельность того времени, ядовито сказал: «Как жаль, что существует Брешко-Брешковская! Иначе это Маргоша стала бы бабушкой русской революции».

Разойдясь с Востряковым, Елена Кирилловна стала вести замкнутый образ жизни. Она уделяла достаточное внимание воспитанию своих дочерей (без особо хороших результатов) и много внимания — «Пресненскому попечительству о бедных». В этом комитете, пользовавшемся в Москве заслуженной славой, Елена Кирилловна завела дружественные отношения с Лидией Павловной Княжевич и другими дамами-патронессами, а через них — с великой княгиней Елизаветой Федоровной. В числе адъютантов великого князя Сергея Александровича был в то время бывший преображенец Владимир Сергеевич Гадон, отличавшийся очень красивым лицом и столь же неприятным характером. Он и его друг Владимир Федорович Джунковский постоянно бывали в обществе Маргариты и Елены и явно за ними ухаживали.

Великая княгиня, в интересы которой входило поскорее женить адъютантов мужа, принялась устраивать свадьбу Гадона с Еленой Кирилловной. («Эта женщина такая молодая, такая красивая и такая одинокая».) Перед Га-доном стала дилемма: получить бригаду в Москве и жениться на Востряковой или принять Преображенский полк, который, в свою очередь, не мог принять Востряковой в качестве полковой дамы. Честолюбие взяло верх: Гадон выбрал Преображенский полк и поехал залечивать сердечные раны (если таковые имелись) у ног Анны Сергеевны Сабуровой.

Судьба отомстила за Елену Кирилловну, которая, как ибсеновская Сольвейг, пронесла эту любовь через всю жизнь[22]: в 1907 году в Преображенском полку вспыхнул бунт, и карьера Гадона была сломана. Десятого июня 1-й батальон, прибыв из Красного Села в Петербург, отказался вступить на смену караула, пока не будут приняты его политические требования, тогдашнее содержание которых, исходившее от лиц, ведущих пропаганду в солдатской среде, общеизвестно. Несмотря на уговоры начальствующих лиц, батальон так и не вступил в караул и в тот же день, вместе с офицерами, был исключен из гвардии и под конвоем лейб-гвардии Финляндского полка отправлен в село Медведь Новгородской губернии на штрафное положение. Одновременно начальник дивизии Озеров и командир полка генерал-майор Гадон были исключены из службы. После этого события вплоть до своей реабилитации в 1911 году Гадон прожил в Воронове (имении Сабуровых Подольского уезда Московской губернии), откуда не выезжал круглый год.

Моя подруга Наташа ни физически, ни внутренне не походила на мать. Она унаследовала и внешность, и быстрый ум, и бурную кровь своей бабушки по отцу Хлудовой. По своим вкусам и идеологии Наташа принадлежала к купечеству, и все старания матери привить ей более утонченный образ мыслей терпели неудачу. Наташа была умна, насмешлива и упорна. В особняке, где жили Востряковы, существовало два мира. Внизу, у Елены Кирилловны, царили изящная простота и хороший тон. Наверху, в мезонине, где жили девочки, этот тон считался скучным и высмеивался. Наташа прекрасно владела французским языком. Помню, как однажды она, показывая мне фотографию, на которой Елена Кирилловна была изображена с цветком лилии в руках и фероньеркой лилиеобразной формы на лбу, сделала хитрый вид и сказала: «Глядя на портрет, я вижу, что мама, которая проповедует простоту и естественность, не всегда точно следует своим принципам!» Таня Вострякова, девочка с прекрасными голубыми глазами, годом моложе Наташи, была более похожа на мать и считалась ее любимицей. Однако в ранней юности она находилась под влиянием сестры и всецело подчинялась ее установкам.

Большинство класса не одобряло моей дружбы с Наташей, и за меня велась даже некоторая борьба. Однако я и в те годы, несмотря на свою впечатлительность, никогда не поддавалась чужим влияниям. Допуская временные, незначительные уклонения в ту или иную сторону, я инстинктивно и без всякого труда возвращалась на свои исходные позиции. Впоследствии это мое свойство еще яснее определилось (некоторые люди даже называли меня моральным Ванькой-Встанькой). С Наташей мне было весело, и я дружила с ней несколько лет, ничуть не разделяя ее вкусов и не скрывая этого. В подтверждение моих слов приведу выдержку из Наташиного письма, написанного летом 1910 года из Гунтербурга мне в Аладино, объявлявшего о ее решении выйти замуж за некоего «Ал. Ал. Шредера», с которым она познакомилась на курорте. Наташа пишет (как всегда, переходя на французский язык при выражении сложных чувств): «Я знаю, что мой жених не в твоем и не в мамином вкусе, но это то, что мне надо». Вкус ее оказался плохим. Александр Александрович Шредер, ставший после женитьбы профессиональным беговым наездником, просадил Наташины сто тысяч на лошадей и после трех лет супружеской жизни в маленькой квартире на Можайской улице в Петербурге, единственным преимуществом которой было то, что она находилась рядом с беговой дорожкой, пустил себе пулю в лоб, оставив Наташу молодой и бедной вдовой.