Семейная хроника

Природы странную игру
Собой являет кенгуру,
У ней при полной наготе
Мешочек есть на животе

.

Хозяин дома знакомил присутствующих со страницами своих воспоминаний, Сергей Львович Толстой играл на рояле, Василий Осипович Ключевский разъяснял исторические вопросы, имеющие отношение к современности, Гликерия Николаевна Федотова, тряхнув стариной, произносила какой-нибудь монолог, создавший ей славу.

Иногда устраивался небольшой спектакль. Так, еще до моего появления в Москве, у Давыдовых был поставлен стихотворный шарж Соллогуба «Честь и месть» (играли Николай Борисович, Николай Васильевич Давыдов и Александр Александрович Федотов). К моменту создания этого произведения, явившегося реакцией на всеобщее увлечение «испанщиной» (в 90-х годах), относится письмо Соллогуба, написанное Николаю Васильевичу Давыдову, бывшему в то время председателем Тульского окружного суда[25]. Начав письмо в самом обычном тоне, автор затем признается, что низменная проза его не удовлетворяет, и обращается к своему корреспонденту, именовавшемуся в семейном кругу Кокошей и ничего испанского в своем облике не имевшему, со следующим бравурным призывом:

Дон Кокон! Навесив шпаги,
Мы по тульским площадям
Станем, полные отваги,
Оскорблять прохожих дам!

Я всегда ощущаю неловкость, приводя в своих записках чужие произведения, могущие быть известными читателю и без моего непрошеного посредничества. Поэтому с особым удовольствием размещаю свои собственные стихи, имеющие отношение к одному из завсегдатаев Давыдовских четвергов — ректору Московского университета Александру Аполлоновичу Мануйлову. Обнародование этого произведения 16-летнего автора требует некоторого предисловия.

Мне кажется, я не погрешу против объективности, если скажу, что появление моей матери на «четвергах» производило весьма приятное впечатление и ученые мужи в большинстве случаев не оставались равнодушными к ее обаянию. Сергей Львович садился играть ее любимые вещи Годара, профессор хирургии Спижарный находил слова, совершенно не соответствовавшие его грубоватой наружности, но крепче других был пленен профессор Мануйлов.

Пасхальные каникулы 1908 года мы с мамой проводили в Петербурге и, случайно встретив Мануйлова на Невском, узнали, что он приехал из Москвы на сессию Государственного совета, членом которого состоял (от Университета). Александр Аполлонович поспешил пригласить маму на ближайшее заседание Государственной Думы, добавив, что ожидаются интересные дебаты по еврейскому вопросу, и на следующий день в гостиной моей тетки Валентины Гастоновны, у которой мы на этот раз остановились, появилась грузная фигура (и львиная голова) Мануйлова, заехавшего за мамой, чтобы сопровождать ее в Таврический дворец. Этого факта и последующих разговоров о думских дебатах было достаточно, чтобы в моем дневнике появились следующие строки:

Кто эта дама с accroche-coeur'ом

[26]Сидит в парламенте с recteur'oм?
Заметно всем, что муж науки
С ней не испытывает скуки.
Под обаяньем светской встречи
Он не внимает бурной речи
Антисемитов, юдофилов.
Погиб профессор Мануйлов!

В конце 1913 года в давыдовском кружке возникла мысль поставить в домашней обстановке пародию на античную трагедию Венкстерна и Гиацинтова (тоже членов кружка) «Тезей». Руководить спектаклем взялся Южин. Постановка была осуществлена у нас в доме в начале января 1913 года. К описанию этого спектакля я вернусь в свое время, а теперь хочу коснуться одного лица, уже появлявшегося на страницах моих воспоминаний и также принадлежавшего к давыдовскому кружку — Софьи Михайловны Мартыновой.