Семейная хроника

Трудно представить себе людей более разных, чем эти супруги: Татьяна Константиновна, высокая, грузная, спокойная и даже медлительная, с изумительными по красоте и выразительности глазами, темным пушком на верхней губе и прелестной улыбкой, не была красивой в полном смысле этого слова, но ей сопутствовало какое-то своеобразное очарование. Когда же она брала в руки гитару (а без гитары я ее себе не представляю), тут уж было «все отдай, да мало!».

Пепа Котляревский внешне напоминал игрушечного гусара. Он был невелик ростом, складен фигурой и лицом, не очень умен, очень богат и еще более тщеславен. Из-за своего фанфаронства он умудрился в несколько лет спустить все состояние на устраиваемые с большой пышностью приемы для офицеров гусарского полка с великим князем Николаем Николаевичем во главе. У Котляревского все должно было быть лучше, чем у других, а это стоило больших денег. Не довольствуясь обедами и вечерами в Петербурге, он от времени до времени заказывал экстренный поезд и вез всех гостей на пикник в свое имение в Полтавской губернии. Туда же одновременно ехал и хор цыган. Но никто, по мнению знатоков, не мог соперничать в цыганском пении с хозяйкой дома, которая унаследовала от отца необычайную музыкальность и вкладывала в каждый романс что-то свое, поэтическое и облагораживающее.

Особого единения между супругами Котляревскими, кажется, никогда не было, а как только по причине нехватки денег кончился вечный праздник, отношения дали трещину. Как раз в это время Татьяна Константиновна встретила у нас Николая Толстого, а Котляревский, со своей стороны, сильно увлекся венгеркой по имени Эр-мина. (Я это знаю потому, что, рассматривая его портсигар, украшенный монограммами и эмблемами, я обнаружила среди них золотого горностая и с любопытством, свойственным подростку, постаралась узнать, что это значит: Ermine — горностай.)

По причине всего вышеизложенного Котляревские решили разойтись полюбовно, без скандала, без шума, без слез. Из остатков своего состояния Петр Михайлович купил жене небольшое именьице в Звенигородском уезде при селе Бабкино (известное по пребыванию там Чехова), и, как только закончился развод, Тюля обвенчалась с Толстым и переехала на удельную дачу в Быково. Счастье было полное. Я это подчеркиваю, опасаясь, чтобы читатель не вынес превратного заключения из приводимой ниже оценки, весьма незначительной, но все же очень характерной:

Тема для размышления: Русские мужья.

Время действия: Осень 1906 года.

Место действия: Площадь перед московским Манежем, где происходит выставка собак, на которой Тюлины бульдоги Ванька и Оку только что получили все призы. Александра Гастоновна Шереметева и граф и графиня Толстые выходят из помещения и видят, что, вследствие неожиданного проливного дождя, вся площадь от Кремля до Воздвиженки представляет собою один бушующий поток. Извозчиков нет. На Александре Гастоновне тонкие ботинки.

Толстой (обращаясь к ней): — Ах! Боже мой! Как же Вы пойдете? Тюля! Снимай галоши, отдавай Александре Гастоновне!

Конец.

Чем объяснит иностранец это движение загадочной для него «славянской души»? Всякие побуждения «романтического» характера в данном случае явно отсутствуют. Что же это такое? Мой отец, при котором я недавно вспомнила эту едва не канувшую в вечность фразу, скептически улыбнулся и сказал: «Ну конечно! Жена начальника!» Зная Толстого, я отвергаю эту версию и вижу в словах то залихватское наследие Степана Разина, «всё отдам, не пожалею», то компанейское бахвальство, которое вместе с некоторыми другими чертами русского характера породило французскую пословицу: «Поскребите русского — и найдете татарина». Толстой, в сущности, мало чем рисковал: он был уверен, что мама не согласится надеть Тюлины галоши, и его широкий жест был хотя и смешон, но безобиден. Гораздо хуже поступают те выдержанные светские западноевропейские люди, которые, не будучи татарами, считают, что пренебрежительное отношение к близким, находящимся с ними в обществе, является компенсацией за улыбки и поклоны, расточаемые ими посторонним. С уверенностью могу сказать, что положение близких этих людей весьма неприятно.