Семейная педагогика

Мария Алексеевна лишь изредка вмешивалась в эти разговоры, только отмечала про себя, как выросли ребята, как различны их интересы. Конечно, литературные вкусы Кости ей были гораздо ближе, чем увлечения собственного сына, но что поделаешь…

Из девочек чаще всего бывала Люда Стайкина. Однажды мать нечаянно подслушала их разговор. Люда говорила: «А хочешь, я руку себе сломаю?» Сын рассмеялся. «А ты боишься огня?» – Люда чиркнула спичкой. «Брось, – вяло протянул Юра, а потом закричал: – Ты что, с ума сошла?» – «А я думала, тебе меня не жалко…»

Через несколько дней после этого разговора мать, придя домой, столкнулась в дверях с Людой. Девочка опрометью выбежала, застегивая на ходу пальто. Мария Алексеевна спросила сына: «Что с нею?» Юра только махнул рукой: «А ну ее… Дура, как и все девчонки». Мария Алексеевна опешила. Ее возмутило даже не грубое слово, а то выражение лица, с каким сын произнес эту фразу. Правда, она заметила, что Юра прячет глаза, словно чего-то стыдится. Хотела поговорить с ним сразу же, но не нашла подходящих слов. А Юра спустя несколько минут как ни в чем не бывало ласково заговорил с ней. Зная, что доставит матери удовольствие, в десятый раз заверил ее, что с боксом у него все покончено и теперь он всерьез займется музыкой.

Люда перестала приходить к ним. Мария Алексеевна как-то встретила девочку в магазине, но Люда, сделав вид, что не заметила ее, юркнула в сторону и исчезла. Мать рассказала об этом сыну. Юра рассмеялся. «А ты знаешь, мне грустно от твоего смеха», – сказала Мария Алексеевна и вышла из комнаты.

От факта к обобщению не прямая дорога. Нередко требуется и оглянуться, и призвать на помощь опыт, который, казалось бы, не имеет прямого отношения к данному факту. Да и факты по своей значимости бывают разными. Порой оказывается более важным не сам конкретный поступок, даже если он в какой-то части и противоречит нормам, а мотив, побудительная сила его, которую обнаружить бывает очень трудно, потому что она тщательно скрыта.

Вот факты, которые пыталась как-то связать в единое целое мать Юры Винника: развязный смех, грубое слово, неискренний взгляд.

– Какие же это факты? – удивился Павел Федорович, когда жена поделилась с ним своими мыслями. – Сплошная интуиция…

– Называй как хочешь, – ответила Мария Алексеевна, – но я чувствую, почти уверена: он плохо относится к девочкам.

3. Педагогический такт зависит от того, в какой мере ваши интуитивные предчувствия проверяются глубоким анализом

Как трудно у подростка с его бурно изменчивым настроением, с его непостоянством увлечений и привязанностей определить зачатки добра и зла. Здесь без серьезного анализа, без раздумий никак нельзя. Одних предположений недостаточно. Даже знание фактов – еще не все. Предстоит самое сложное: войти в мир переживаний ребенка, помочь ему разобраться в своих мнениях, желаниях, взглядах, вместе с ним найти единственно верную линию поведения. А для этого нужны такт, деликатность, чувство меры, которые помогут выбрать и верный тон общения, и нужные слова.

Да, пока у Марии Алексеевны одни только предположения. Но настоящий воспитатель не имеет права ждать, когда все окончательно прояснится: неверные представления могут пустить глубокие корни.

В последнее время много говорится о том, что с детьми надо быть чутким и добрым, что нужно уметь поговорить с ними по душам, чтобы не обидеть их, не оскорбить. Это все правильно. Но как еще порой далеки наши рассуждения от конкретной жизни, в которой так много острых углов? Подлинный педагогический такт определяется не тем, что воспитатель просто добрый человек, а его гражданской заинтересованностью в судьбе ребенка.

Вот Костя Боев. Трудно ему дома. Но страдает он и от своего физического недостатка – хромоты. Дети в таких случаях нередко становятся раздражительными и ожесточенными. И здесь такт не только в том, чтобы утешить, а в том, чтобы избавить ребенка от тягостных раздумий, от ощущения своей неполноценности. Чаще всего в таких случаях откровенный разговор по душам, может быть, пока и не нужен. В этом был убежден Владимир Петрович. А вот разговор с отцом Кости был необходим. И начал он его так: «Костя очень впечатлительный, у него, несомненно, литературные способности, ему стоит готовиться и поступать на факультет журналистики. Но вот мальчик как будто чем-то обижен». Эти слова учителя задели Боева-отца. Он не стал ни о чем расспрашивать, пришел домой сердитый и тут же лег. Из головы не выходило: «чем-то обижен». Чем? Ведь живем-то не хуже других… В полуоткрытую дверь отец наблюдал за сыном. А сын сидел за столом и читал. Иногда вскакивал, невнятно разговаривал сам с собой, смеялся. В эти минуты лицо его разительно преображалось. Наутро отец спросил: «Что ты читал?» Костя ответил нехотя: «Да так, книжку». И не стал рассказывать о прочитанном. Отцу захотелось поговорить с сыном о будущем, но Костя ответил что-то неопределенное. Отец подбодрил: «А ты не робей! Журналистом стать – это неплохо. А то, может быть, еще и писателем будешь».