Семейная сага

Мы с ребятами полезли на дерево ловить каких-то букашек-таракашек. Мне, конечно, нужно было залезть выше всех. А дерево, которое стоит у нас во дворе — это какая-то странная "сухопутная ива". Она никакая не плакучая, у нее просто листочки длинные и узкие, как у ивы. Она тянется вверх, а ее ствол почти у самой земли раздваивается. Очень странная ива. А может, это вовсе и не ива.

Залез я высоко, почти на самую верхушку, аж до уровня нашего пятого этажа. Через открытую балконную дверь увидел маму и помню только, как крикнул: "Ма-ма-а!" Вдруг раздался треск, а потом все пропало… Говорят, что меня без сознания отнесли в академическую медсанчасть, там наложили гипс, а очнулся я уже где-то к вечеру дома. Рядом сидела заплаканная бабушка и держала мою руку. Когда я открыл глаза, она крикнула: "Катя! Катя! Пришел в себя!" Тут же из другой комнаты примчалась мама.

Рассказали, что со мной приключилось, сказали, что у меня вколоченный перелом шейки бедра. Мама мне объяснила, что если бы мне не повезло и перелом был бы не вколоченный, а простой, то было бы очень плохо: моя нога стала бы бездействующей. Бабушка сказала, что меня Бог бережет. Я на это пошутил: "Передай ему от меня привет и большое спасибо". Правда, Бог не уберег до конца: я себе сломал еще два ребра, заработал несколько трещин в тазу и даже в челюсти, плюс сотрясение мозга, отчего теперь часто болит голова.

Это то, что я помню о первом дне после моего

"полета". Потом пошли обычные дни. Я не хотел отставать от своего класса, мама сходила в школу и договорилась, что я

буду делать все домашние задания — и устные, и письменные, а в конце второй четверти у меня будет что-то вроде экзамена по всем предметам. Дело в том, что врачи сказали, что мне разрешат ходить только в начале декабря.

Но все это фигня. Самое страшное, это то, что происходит у нас дома… Очень часто дома остаемся мы втроем: мама, дядя Павел и я, а остальные расходятся по своим делам. Тогда они переносят меня в большую комнату, где около входной двери за ширмой стоит кровать, на которой спят папа с мамой. Там, и правда, хорошо: кровать мягкая, широкая, воздуха много, а если открыта балконная дверь, то как раз видно то дерево, с которого я звезданулся.

После этого мама с дядей Павлом уходят в маленькую комнату, где всегда спим мы с бабушкой. Мама говорила мне, что они идут туда заниматься. Я сначала удивлялся: ведь там нет стола, только моя и бабушкина кровать да ножная швейная машинка "Зингер", которой, как говорит бабушка, в обед сто лет.

Потом мне стало не нравиться, что дядя Павел и мама выходят оттуда какие-то раскрасневшиеся и взбудораженные. Я уже большой, мы с мальчишками обсуждаем все эти взрослые дела и все знаем. У нас даже поговорочка такая есть:

"Ну, конечно, детей приносит аист!"

Иногда я нарочно громко кричал, звал маму, чтобы она дала мне попить или еще за чем. Она обычно отвечала: "Иду, иду!", но приходила позже. Меня это злило, я нервничал. А однажды, когда я притворился спящим, я видел, как дядя Павел снимал презерватив… Я знаю, что это такое: однажды Юрка стащил у своих родителей несколько штук, мы наливали их водой и бросали в окно на прохожих из коридорного окна на шестом этаже.

Так вот, когда я увидел то, что увидел, мои сомнения кончились. Я понял, что происходило в маленькой комнате. Я начал откровенно злиться на маму по любому поводу, чтобы она поняла, что я все знаю. Я огрызался и грубил дяде Павлу. Но мало, что изменялось: они продолжали уединяться в той комнате. Может, они не понимали?

Я не знал, как мне быть, а потом решил писать записки папе и класть их ему под подушку, когда меня опять переносили на родительскую постель. Записка была всегда одного и того же содержания: "Папа, дядя Павел не должен жить с нами. С."

Поскольку ничего не помогало, сегодня я прямо сказал маме, когда она мне опять предложила перенести меня в большую комнату, что я никуда не пойду. Я начал тихо презирать ее за то, что она делает, а дядю Павла я просто возненавидел. Мне было очень обидно за папу. Неужели он ничего не подозревает? Но ведь не мне же говорить своим родителям обо всем этом?

Надо посоветоваться с бабушкой. Ведь папа все время шутит, что он только деньги зарабатывает, а глава семьи у нас она.

Елена Степановна. 1946, 12 ноября

Сегодня пошла "выгулять" Сережу первый раз на

улицу. Он уже начал ходить по дому, хотя и на костылях. Сначала он даже стоять не мог — от долгого лежания у него кружилась голова — ведь пролежал он в гипсе больше трех месяцев. На улице зима, скользко. Поэтому мы только вышли из подъезда и сели на лавочку. Он молчал-молчал, а потом и говорит:

— Ба, мне нужно тебе что-то сказать…

— Погоди, Сережа, вот придем домой, расскажешь, а то наглотаешься с непривычки холодного воздуха, не дай Бог, захвораешь.

— Не-а. Дома я не могу, потому что это секрет только для тебя…

— Ну, давай, говори, но побыстрей!

— Ба, а почему мама папу не любит?

— Ну, с чего ты взял, глупенький?

— Я знаю, я видел…

И тут я рассказал про все мои прежние наблюдения,

которые так истерзали мою душу. Конечно, я не про все