Семейная сага

бренчал на гитаре. Мы с Васькой тоже пошли со всеми. Потом, уж не знаю и как, оказались мы снова около школы, со стороны двора, там где запасная на случай пожара дверь, которая вечно заперта. Как всегда, если появлялась возможность, Василий начинал меня целовать, а делал он это отменно. И тут мы опять начали целоваться, я прислонилась к двери, чтобы было удобнее. Он меня целовал, как всегда, взасос, но осторожненько. Я, что называется, вошла во вкус и стала ему отвечать более пылко, чем всегда. У самой даже голова кругом пошла и ноги стали подкашиваться. Тут Вася прижал меня к этой двери, я почувствовала сначала его руки, потом… Потом я уже потеряла волю и отдалась нахлынувшим на меня волнам его ласк…

Когда он отпустил меня, я, пожалуй, только тогда осознала, что произошло… Мы, отвернувшись друг от друга, привели себя в порядок, после чего он, сказал: "Ну, пошли…" и больше за всю дорогу не вымолвил ни единого слова. Когда мы вышли на освещенную улицу, я не говоря ни слова, быстро пошла домой.

Я была страшно зла, зла на себя, на то, что не обереглась, зла на Ваську за то, что он воспользовался своей дикарской силой. Впрочем, по-честному говоря, я сама его спровоцировала, не желая того… Никогда не могла себе представить, что потеряю девственность вот таким полуживотным образом — где-то в темном дворе с озверевшим от похоти парнем…

До меня только потом дошло, что дело может плохо кончиться… Это же позор какой! А мама? А Ксения? Каково это будет для них? Допрыгалась, "королева"! Отдалась, как Екатерина Великая, какому-то конюху!

Впредь будет наука!.. Только вот не дорогой ли ценой?

Ну, да Бог не выдаст, свинья не съест.

Михаил. 1930, 20 июля

Я почти отошел, мои терзания кончились. Может, все и

к лучшему: Наташа славная девушка, хотя после Кати… Да,

все как-то не так! Но ведь должна же жизнь наладиться!

Безответной любви на всю жизнь не бывает, я в этом уверен.

Да и зачем она: для вечных терзаний?

Но я уже почти успокоился, жизнь входит в свою колею. Наташа довольно часто находит возможности для наших интимных встреч, но происходит это только у нее дома, когда ее мама уходит во вторую смену. Все происходит теперь спокойнее, чем в тот первый раз, хотя ласки, которыми меня осыпает Наташа, по-прежнему беспредельны.

Я начал испытывать к ней ужасно теплое чувство. Это, пожалуй, больше, чем просто чувство благодарности за то, что она вытащила меня из пропасти.

Теперь теми вечерами, когда мы остаемся одни, мы уже можем поговорить о поэзии, о музыке, о живописи прежде, чем погрузиться в океан страстей.

Наташа открыла передо мной мир музыки, который был для меня доселе просто неведом. Она ставила мне на отцовском граммофоне пластинки с ариями из опер Верди, Чайковского, Мусоргского, Масснэ… Она удивилась, она была просто счастлива, что мне больше всего понравился Мусоргский, сказав, что обычно до Мусоргского доходят постепенно, что он сложен и полифоничен: "Всё-таки ты у меня замечательный, Мишенька! Мусоргского выбрал!"

Наши отношения для меня немного пугающе просты. Когда Наташа гасила свет, она становилась хозяйкой положения, она подсказывала мне, что и как делать. Я послушно выполнял все ее ласковые приказы, понимая, что она гораздо опытнее меня в вопросах любви.

Она показала мне много эротических книг, из которых она черпала свои познания. Книги эти стояли на самой верхней полке высоченного книжного шкафа красного дерева.

"Это мое Древо Познания," — прошептала она мне. Она сказала, что ее мама очень современная женщина, она считает, что девушка должна знать все про любовь, потому что тогда ей будет легче выжить в этой жизни. Родители не прятали от Наташи эти эротические книги, хотя и держали их на самой верхней, недосягаемой без стула полке, чтобы уберечь от посторонних глаз и рук приходящих друзей и соседей, хотя

книги эти были все на французском, и вряд ли кто их мог понять.

Почти каждый раз, когда наша страсть потихоньку успокаивалась, мы перед приходом Зинаиды Николаевны пили чай, а я читал Наташе свои новые стихи, которые получались как-то сами собой, более того, я не мог их не писать. Она очень любила стихи о природе. Особенно она любила вот это стихотворение, написанное мною для нее:

Уж было лето на излёте. Стада страдали от жары. Луга лежали в позолоте Недавно скошенной травы.

И в мареве, почти растаяв, Поля звенели знойным звоном. И аисты сбивались в стаи, Готовясь к дальним перегонам.

Катерина. 1930, 16 августа

Я начала работать, уже почти две недели, как работаю.

Взяли меня ученицей-чертежницей в одно большое конструкторское бюро. Работа нудная, сидишь все время согнувшись над кульманом, правую кисть сводит от постоянного напряжения — никак не могу научиться правильно и расслабленно держать рейсфедер. Еще труднее им работать, когда используешь лекало.