Семейная сага

Бедная девочка! Я ее хорошо понимаю: ведь хоть хороших людей и немало, но не ко всем сердце лежит. А без любви не проживешь… Вот мне моя прошлая любовь жизнь мою нынешнюю освещает. Свыкнуться не могу с тем, что Синички моего нет… Но все же, как подумаю, благодарю Господа, что оделил он меня хоть ненадолго такой любовью! Вот так и живу я светлыми воспоминаниями о нашей с Сеней любви. Грустно, порой невыносимо грустно, но в то же время эти воспоминания помогают мне жить, выживать…

Ладно, образуется все и у Катюшки, даст Бог!

Катерина. 1930, 29 августа

Вчера я наврала маме: сказала, что иду с подружкой в

театр, а после театра приду поздно, загляну к ней на чаёк.

Встретились мы с Ильей недалеко от моего дома, сели на трамвай и поехали в оперный. "Перикола" была — прелесть, но это все ничто по сравнению с тем, что было потом…

После спектакля разговорились с Ильей, и я попросила его показать мне его рисунки. Кстати, мы с ним перешли на

"ты", хотя он попросил в отделе продолжать формальные отношения на "вы", чтобы не пошли лишние разговоры.

Пришли мы к нему домой. Он отпер дверь, и перед моими глазами открылся длиннющий коридор коммуналки. Мы тихонько, даже не зажигая света, буквально прокрались до его комнаты, он ловко в темноте вставил ключ в замочную скважину, мы нырнули во тьму, он тихонько прикрыл дверь и щелкнул выключателем. Свет озарил небольшую комнатку.

Я первый раз была в доме у мужчины. Сердце вырывалось из груди от возбуждения и какого-то даже страха, но волнующее любопытство, интерес к Илье пересиливали этот страх. К тому же — сама напросилась!

Комната была опрятная и, видимо, уютная. В центре комнаты под лампочкой с маленьким красивым самодельным абажурчиком из ватманской бумаги стоял небольшой круглый дубовый обеденный стол на резных ножках в виде грифонов. В углу стоял тоже дубовый двухтумбовый письменный стол, на котором стояла элегантная зеленая настольная лампа, ножка которой представляла собой античную женскую обнаженную фигурку. Рядом с письменным столом стоял всего один легкий венский стул. На столе под лампой лежала стопка бумаги, как мне показалось, какие-то карандашные наброски. Справа от входной двери, вдоль стены стояла кровать с полукруглыми никелированными спинками. По другой стенке стоял красивый платяной шкаф с резными дверцами. Видно было, что Илья хоть и очень скромно живет, но комнатка его обставлена со вкусом.

Илья, извинившись за неудобство, посадил меня на кровать, а сам пошел к письменному столу. Оказывается я не ошиблась — на письменном столе действительно лежали рисунки. Он принес мне целую охапку и выложил все это мне на колени. Рисунки почти все изображали обнаженных женщин, часть из них позировала, как мне показалось, на той самой кровати, на которой я сейчас сидела, часть — сидела верхом на венском стуле, обняв руками его спинку. Были и рисунки, изображавшие обнаженных женщин в парке под деревом на разостланном ковре, или женщин, выходящих из реки… Во мне невольно пробудилась острая женская ревность, сердце сжалось от боли и обиды: значит, не зря судачат бабы в отделе об Илье?

У меня, помимо моей воли, вырвался вопрос:

— И ты вот всех их раздевал и рисовал? А потом они были твоими любовницами?..

Он улыбнулся, встал отошел к письменному столу, развернул стул, достал лист бумаги и карандаш, и севши лицом ко мне, сказал мне: "Давай я и тебя нарисую!"

Во мне бурлило негодование. Я мечтала о нем, я не верила всей той грязи, которой его поливали в отделе женщины, а он… а он…

— Я не буду раздеваться! Я не такая, как те твои шлюхи!

— Выпалила я.

— А не надо раздеваться, Катя! Ты выбери удобную для себя позу и посиди немножко неподвижно. Мне больше ничего не надо. Например, подбери ноги под себя и обопрись одной рукой о кровать.

Я успокоилась, мне даже стало неудобно, что я ему наговорила. Я, сбросив туфли, забралась с ногами на кровать и села, как попросил Илья. Он начал быстро рисовать, мельком взглядывая на меня, а в основном углубившись в свой рисунок. Минут через десять он протянул мне свой рисунок. Я обомлела… На кровати, правда, украшенной каким-то балдахином, сидела я — совершенно нагая! Меня буквально пронзило то, что моя грудь, именно моя грудь была изображена на рисунке! Я хорошо знаю свое тело, я люблю покрасоваться перед зеркалом. И я знаю, что женские груди все очень разные, это только под лифчиком все они кажутся одинаковыми безликими полусферами. А на рисунке Ильи я увидела именно себя! Я из-за этого прямо обомлела: как это он мог все так точно угадать через мою одежду?

— Ну, нравится? — Спросил он.

— Да… Здорово… И очень похоже…

— Видишь, и раздеваться не нужно было!

Он сел рядом со мной на кровать, стал перебирать свои рисунки, показывая мне те, что ему самому нравились больше. Он мне рассказывал, что черчение для него — это только средство для получения денег, что он очень хотел бы стать художником, да жаль, что время уходит. Он даже показался