Семейная тайна

«Странно, почему он здесь? – мимолетно подумала Саша. – Что за секретный разговор, который нельзя провести из дома?»

– Олег, ну хорошо, давайте начистоту, – не замечая ее, говорил Макс. – Я действительно не могу найти эти накладные. Подождите… Олег, я понимаю… Ну, разумеется, я все компенсирую. Послушайте, Олег, дайте мне отсрочку… В течение месяца деньги у меня появятся. Дело в том, что мой отец…

Максим воровато оглянулся по сторонам, проверяя, не подслушивает ли кто, увидел приближавшуюся Сашу и поспешно бросил в трубку:

– Простите, я перезвоню.

Скулы его чуть побледнели, а глаза как будто стали еще темнее.

И Александре показалось, что на дне их плещется страх.

Однако брат быстро справился с собой и осклабился обычной глумливой усмешкой:

– Что еще за полет валькирии? Сашка, тебя что, черти драли?

– Отстань, – отмахнулась она и вошла во двор, на ходу приглаживая волосы.

Мать была на террасе, перебирала срезанные в саду цветы. Ее белые, полные, холеные руки споро сновали среди нежных соцветий и упругих зеленых стеблей. Зажав в пальцах большие садовые ножницы, Лидия Сергеевна ловко отхватывала кончики стеблей, обрывала сухие листья и ставила цветок в вазу. Воздух на террасе как будто струился сладким густым цветочным ароматом.

Саша поднялась по ступеням, и мать, бросив на нее быстрый взгляд, тут же отложила ножницы.

– Ну, что? – требовательно спросила она. – Что там происходит?

Александра остановилась напротив нее, тяжело – дыша.

Протянув руку, подхватила со стола одну из ваз, приготовленных матерью для цветов, и отпила из горлышка холодной сырой воды.

– Мама, – с трудом проговорила она. – Мама, зачем ты это сделала? Зачем заставила Андрея отпустить меня в Америку?

– Что-о? – протянула, округлив глаза, Лидия Сергеевна. – Какого Андрея? Какую Америку? Ты бредишь, моя дорогая? Я не понимаю, о чем ты…

– Ты все прекрасно понимаешь, мама! Не лги! – твердо сказала Саша. – Мне просто интересно… мне надо понять… Ты что же, так ненавидела его? Или меня, мама? Зачем ты сделала это? Неужели из мелочной бабской вредности?

– Я не понимаю, в чем ты меня обвиняешь, – выкрикнула мать. В голосе привычно задрожали слезы. – Это было двадцать лет назад, я совершенно не помню, кто кому и что говорил. И какое это теперь имеет значение? Боже мой, папа лежит при смерти, я еле держусь, а ты пристаешь ко мне с какой-то ерундой. Обвиняешь…

– Ты ведь сделала это нарочно, да? – Александра уже не могла остановиться.

Дрожащее лицо матери, ее наполненные слезами глаза, подрагивающий подбородок – это было так привычно, так обыденно. Она всегда так делала, когда хотела уйти от разговора. Но на этот раз Саша впервые в жизни не отступила.

– Ты внушала мне, что он со мной только ради связей. А ему – что я мечтаю об Америке, но не решаюсь ему сказать. Ты знала, что, если он начнет меня уговаривать ехать, я решу, что он отказался от меня, побоявшись ярости отца. Ты знала!

– Да что я такого сделала? – всплеснула руками мать.

Она случайно задела лежавшие на столе пионы, и цветы, подброшенные ее рукой, взлетели над скатертью и осыпались на столешницу багряно-розовым благоухающим дождем.

– Я не сказала ни одного слова неправды – ни ему, ни тебе! Ты хотела в Америку, ты мечтала об этой поездке три года, выклянчила у отца деньги. Ты бы не простила ему, если бы осталась. Именно это я ему и сказала. А он… Я и на смертном одре буду утверждать, что Новиков – беспринципный карьерист, готовый на все ради своих целей! И его связь с тобой – лучшее тому подтверждение.

– Ты могла бы просто оставить нас в покое, не лезть не в свое дело! – не отступала Саша.

– Знаешь что, дорогая, ты не имеешь права меня судить! – оскорбленно произнесла Лидия Сергеевна.

Монументальная грудь ее тяжело вздымалась.

– Я – мать, а у тебя детей нет! Тебе не понять материнской ответственности. Я всю свою жизнь прожила ради детей, я отдала вам все – свою молодость, красоту, силы, я даже специальность свою бросила, чтобы быть всегда рядом с вами! И если мне понадобилось бы кого-то из вас уберечь, значит, я сделала бы это любыми средствами! Это высокое чувство, материнское чувство, которое тебе недоступно. И я не желаю выслушивать…

– Уберечь от чего, мама? – нехорошо сощурилась Александра. – От жизни? От любви? От счастья, в конце концов?

– От самой большой ошибки в твоей жизни, – бросила Лидия Сергеевна. – Если ты не хочешь видеть дальше своего носа, предпочитаешь не замечать очевидного… Все вы не хотите это видеть… А я все понимаю, от меня не скроешь! Я не позволила тогда, чтобы с тобой случилось… ужасное, и нисколько об этом не жалею.

– О чем ты? – пробормотала сбитая с толку Александра. – Что такое ты видишь, что нам, всем остальным, недоступно?