Эйфория прошла, и Саша все сильнее понимала, как запуталась, она просто захлебнулась в собственных чувствах и сомнениях…
Она привыкла мыслить логически, отделять важное от преходящего, нужное от случайного, принимать решения быстро и придерживаться их до конца. Теперь же в голове все смешалось, и она сама уже не понимала, что в данных обстоятельствах верно и хорошо.
– Знаешь, – сказала она, глядя в темноту, – есть такой психологический тест… Меня мой психотерапевт научил.
– Ты ходишь к психотерапевту? – изумился Андрей.
– Ходила… В Америке так принято, это почти как дантист. Не важно. В общем, тест такой: нужно представить себе, что ты, шестнадцатилетний, встретил себя нынешнего, и понять: понравился бы ты себе?
Андрей тихо рассмеялся:
– Нет, конечно, не понравился. Ведь я до сих пор не пират! Ну, а если серьезно, я наверняка посчитал бы себя унылым старпером.
– А вот я, знаешь, тогда ответила ей, психотерапевтше: конечно, да, я отнеслась бы к себе с глубоким уважением! Я ведь столького добилась – два образования, степень MBA, партнер в крупной адвокатской фирме, собственная квартира в Чикаго… Я много зарабатываю, я могу себе позволить то, что и не снилось той шестнадцатилетней девчонке. Я ни от кого не завишу, и никто не смеет мне диктовать условия. Я сказала ей: «Да, конечно! Я бы сама собой очень гордилась», – а она посмотрела на меня этак… скептически.
Александра хмыкнула, ткнула бычок в блюдце и повернулась лицом к комнате. Андрей сидел на краю развороченной постели и внимательно смотрел на нее.
– Я тогда бросила к ней ходить. Нет, она, конечно, ничего не сказала – еще бы, работа такая. Но я прямо кожей почувствовала, что она мне не верит. А может… Может, я просто сама в глубине души понимала, что вру. Понимаешь, Андрей, – хрипло проговорила Саша, глядя на него расширенными глазами, – понимаешь, я ни хрена бы собой не гордилась. Я бы… Господи, да я последние двадцать лет ни разу не делала то, что действительно хочу. Я сама себя загнала в клетку, из которой теперь не знаю, как выбраться…
Андрей быстро поднялся на ноги и подошел к ней. Он обнял ее, притянул к себе, и Саша, издав сдавленный стон, уткнулась лицом в его шею. Почему-то вот так, вдыхая его запах, ощущая жар его тела, она чувствовала себя куда спокойнее и увереннее.
– Шурка, не уезжай! – вдруг горячо сказал Новиков. – Оставайся. Оставайся со мной! Я же люблю тебя, я никогда не причиню тебе боль. Оставайся, пожалуйста!
Она передернула плечами, отстранилась, вглядываясь в его опрокинутое от нежности лицо.
– Все не так просто. Там – вся моя жизнь, мой дом, моя работа… Мне нужно ехать послезавтра, максимум – через два дня.
– Но ты же ненавидишь ту жизнь…
– А отсюда я сбежала, потому что эту жизнь ненавидела. – Она помолчала, потом спросила резко: – Почему я? Почему не ты? Почему бы тебе не бросить тут все и не уехать со мной? Санаторий ведь все равно закрывают.
– Это еще неизвестно, – покачал головой Андрей, выпустил ее и отвернулся.
Саша несколько секунд просто смотрела в его широкую, такую надежную спину, потом, словно между делом, заметила:
– Моя мать считает, что это ты инициировал все это дело с комиссией, чтобы под шумок занять место отца.
Новиков быстро обернулся и пристально взглянул на нее:
– А ты как считаешь?
– Я не знаю, – она пожала плечами, отводя взгляд.
– Правда? А мне кажется, ты знаешь… – настойчиво проговорил он.
Затем снова подошел ближе, взял ее за плечи и слегка встряхнул, горячо шепча в ухо:
– Саша, Сашенька, Шурка моя… Ну, возьми хотя бы отпуск, останься на месяц, ну, хоть на пару недель! Нам нужно разобраться во всем, побыть вместе, хоть немного. Ведь ты сейчас уедешь – и снова все кончится.
– Я… я не могу… – шептала она в ответ, плавясь под уверенными горячими движениями его ладоней. – Я правда не могу… Не дави на меня, я…
Андрей прижался лбом к ее лбу, перевел дыхание и устало прикрыл глаза.
9
Воронцов проснулся от шума.
Он забылся сном только под утро – всю ночь лежал в пустой комнате, перебирая воспоминания юности.
Затем усилием воли заставил себя прекратить бабьи сетования и пустые рефлексии. Кому они нужны?! Каким бы он ни был, сколько ошибок бы ни наделал, сейчас уже ничего не поправишь. Он прожил жизнь так, как прожил, и дети его выросли такими, какими выросли.
Оставалось лишь принять все, что произошло, к сведению и как-то жить дальше.
Он убедился, что подвижность почти вернулась.
Когда за окном забрезжил серый рассвет, Алексей Михайлович уже мог шевелить и руками, и ногами. Вот только подняться с постели пока не было сил.
Ничего, это дело наживное. Главное – мозги в порядке, а на ноги он еще встанет!
Он уснул в каком-то даже приподнятом расположении духа и вот теперь резко вынырнул из глубокого, похожего на обморок сна от грохота. Поначалу Алексей Михайлович подумал, что снова бушует гроза. И только через несколько секунд сообразил, что кто-то нетерпеливо колотит во входную дверь.
Было, должно быть, еще рано, в доме царила сонная тишина, и лишь этот стук грохотал так, что на террасе дребезжали стекла в окнах.