Семейные хроники Лесного царя. Том 2 (СИ)

— И не совестно тебе с женатым мужиком любовь крутить? — нахмурилась Лукерья, пристально разглядывая отпрыска, наряженного девицей. Одежда сидела ладно, постарались портные. Причесан, в волосах жемчужная нитка, украшения на шее золотые, самоцветные перстни и браслеты на руках. Вот привелось бы им на улице встретиться, не пригляделась бы — мимо родного сына прошла бы, не узнала бы!

— Нет, матушка, не совестно, — ослепил улыбкой Драгомир. — Между моим Рогволодом и его княгиней никогда не было ни любви, ни согласия.

— А между тобой и этим… — тьфу! — между вами двумя будто есть? — вспыхнула ведьма.

— Есть, мам, — застенчиво опустил ресницы врунишка.

Лукерья подняла руку, сдернула с его плеч вышитую полупрозрачную косынку, прикрывавшую шею по самый подбородок, спереди заправленную концами в ворот платья. Как и думала — синяки. И старые, и совсем свежие, и темные, и почти сошедшие. Драгомир не шелохнулся, позволяя на себя «любоваться». Мать косынкой не ограничилась, схватила его за руки, отдернула широкие рукава выше локтей — та же расцветка.

— Это, скажешь, от бурной страсти? — подсказала она ему с горечью.

— Да, мам, от страсти. На мне всё быстро заживает, так что я не против, чтобы он забывался со мною. Ему со мной хорошо, не нужно сдерживать порывы. Так крепко обнимать свою жену он никогда не станет.

— А тебе? Разве тебе с ним хорошо? — допытывалась Лукерья.

— Да, мам, мне хорошо, — сказал Драгомир, однако глаза не поднял. — Ты же знаешь, что я не мог остаться дома, с отцом. Рогволод меня спас, я медленно сходил с ума. За это я ему благодарен. Рогволод ни в чем мне не отказывает. Слугам приказано угождать мне в любых прихотях. Княгиня меня терпит. Одна барыня, Дарья Адриановна, ко мне почему-то особо расположена. Представляешь, она взяла с меня клятву, что, когда Рогволод зачнет мне ребеночка, я непременно первым делом скажу ей, а она тайно вывезет меня из города и спрячет в далекой деревне, где князь не сможет навредить мне или ребенку. Забавно, да? Конечно, я легко поклялся, что так и сделаю, чтобы она не волновалась.

— А в чем ты поклянешься, чтобы не волновались мы с отцом? — жестко спросила Лукерья.

— В чем угодно, — покладисто согласился Драгомир. Ожег мать коротким взглядом, и та поняла, насколько за это время он успел повзрослеть. — В чем хотите. Только не заставляйте меня бросить его. Это мой выбор. Я хочу остаться здесь. Здесь мне ничто не угрожает, я в безопасности. Тем более я сын своего отца, а значит убить меня или покалечить будет очень непросто при всём его желании, в которое я не верю.

Он улыбнулся безмятежной улыбкой. Лукерья тяжко вздохнула:

— Раз так уверен, то оставайся. Что ж с тобой поделать.

Она обняла своего упрямого сына, такого непривычного в этой парче, в золоте, в его твердой убежденности, достойной лучшей цели…

Лукерья объяснила, где она сама теперь живет в городе, как найти аптекарскую лавку. Взяла с Мира слово, что он навестит ее в скором времени, что придет к ней немедленно, если князь его обидит. В конце концов, через боярынь или служанок княгини пошлет ей весточку, если его вдруг запрут в чулане и начнут морить голодом… На это ее предположение Драгомир расхохотался, как на сущую нелепицу.

На том и простились.

Лукерья покинула княжеские хоромы с тяжелым сердцем. Она считала себя старой, многоопытной ведьмой, а оказалось, что она многого в жизни не умеет. Например, отпускать повзрослевших детей, решивших идти собственным путем, для нее неприемлемым. И совершенно непонятным.

___________

Драгомиру стоило немалых усилий удержать улыбку ради спокойствия матери. На самом деле он не ощущал никакой уверенности в своем будущем. Слишком шаткое положение ему отвели в княжеском дворце. А самое плохое — он понимал, что занимает в сердце самого князя отнюдь не то место, на какое надеялся по первому времени, ослепленный показной ласковостью.

— Что извздыхался? — спросил его Рогволод наступившим вечером, прижав к своему боку мускулистой тяжелой рукой.

Они только что закончили упиваться взаимной страстью… Вернее, упивался князь, торопливо, по своему обыкновению жадно. И закончил Рогволод к досаде распалившегося и неудовлетворенного Мира слишком скоро, после чего не помыслил доставить наслаждение любовнику. Использовал его, точно гулящую девку, недостойную ласки и ответной заботы… Драгомир поморщился, прогоняя назойливое ощущение прочь. Он лежит головой на груди князя, тот лениво перебирает ему волосы — так что же еще ему нужно для счастья? Ослепительный пожар чувственности, какой Драгомир испытал в первые их ночи? Слишком много чести с того, кто носит женские тряпки и согласен именоваться «любовницей».

— Что невесел? — настаивал Рогволод, с неудовольствием ощущая холодок в повисшем молчании.

— Я надоел тебе, — просто сказал Драгомир. Без жалобных нот, без сожаления, таким тоном, как сказал бы: «Сегодня ветрено».

— С чего ты взял? — внутренне напрягся князь. Удержать мальчишку подле себя ему было необходимо, иначе вся затея развалится, как гнилой шалаш.