Семейные традиции (СИ)

Помню, как удивился, когда был малым и узнал, что у других детей мама и папа не целуются, на виду, по крайней мере. Подростком узнал, что у многих родители часто ругаются — тоже знатно охуел. Мои вообще не ссорятся, не то что я просто не слышу — просто как батя сказал, так и будет, хотя мнение мамули всегда учитывается. Они целуются, сидят на диване перед теликом в обнимку, часто держатся за руки, когда гуляют — и это продолжается двадцать с лишним лет брака. Ещё я был в шоке, когда узнал, что у других в доме нет четких и строгих правил, которые нельзя нарушать, помню, как пытался понять, как же они тогда живут. Батя, конечно, устроил тут ту ещё казарму, но при этом я всегда знал, что если получаю пиздюлей — то за дело и соразмерно косяку. И какую атмосферу тайны и благодарность создавало то, что мама меня потихоньку жалела потом, хотя одно из правил запрещало, а ещё я чувствовал себя ещё больше виноватым за косяк, потому что не заслужил мамину доброту.

— Слушай, мам, — усевшись за стол, я подпёр голову кулаком, наблюдая, как она наливает суп, — давай я буду по четвергам приезжать ужинать? Сделаем такую маленькую семейную традицию.

— Отличная мысль, сынок, — поставив передо мной тарелки, она чмокнула меня в макушку, — только суп посоли, я что-то не рассчитала.

— Все равно очень вкусно, — заверил я, вставая, чтобы достать всем ложки и вилки.

Мама классно готовит, да и любит потом смотреть, как мы с отцом уплетаем. Особенно классно у нее получаются котлеты и пирожки с картошкой, язык проглотить можно.

Мы втроём неторопливо ужинали, договорились покататься в воскресенье с утречка, чтобы прохладно было, поболтали о том, о сем, меня допросили, как учеба. В полдевятого я засобирался, потому что ещё вечерние покатушки, пришлось с большим сожалением отказаться от пары контейнеров, которые мама мне норовила дать с собой, потому что они бы не влезли в плоский рюкзак, в котором только документы и пара тетрадок с тонким ноутбуком помещаются, а маленьких контейнеров в этом доме не водится. Зато всучила пакет домашнего овсяного печенья, чтобы угостил друзей. Угощать, конечно, буду вряд ли, не школьники всё-таки, но дома сам с удовольствием сожру.

После плотного ужина я почувствовал, как изменилась посадка в седле, но ничего критичного. Это вот если у Семёна побывать в гостях, потом не выходишь, а буквально выкатываешься за порог.

Я приехал без десяти, но, конечно, ещё даже не половина братии собралась. Мы обычно собирались на небольшом асфальтированном пятачке, где раньше была остановка междугородных автобусов, мотоциклов тридцать тут точно помещается.

Знакомы мне тут были все, я со всеми поздоровался, спешился и сел боком на сиденье.

— Бля, я успею сгонять похавать? — глянув на телефон, мой бывший одноклассник страдальчески вздохнул. — Только обедал, щас живот сам себя съест.

— Ну тогда моя мамуля тебя спасла от голодной смерти, — усмехнулся я, доставая печенье.

— Обожаю твою маму! — едва не застонал Димас, запуская лапу в пакет и загребая сразу три здоровые печенюхи.

— Я ее сегодня тоже повидал, — голос раздался за спиной, так что я неприкрыто закатил глаза, Дима усмехнулся, не переставая жевать, — прикольная дамочка.

— Вообще мировая, — подтвердил Диман, потому что ещё по школьным временам пару раз занимались всякими проектами у меня дома и ему перепадал обед, — а батя так вообще мужик года, даже сигареты нам покупал.

— Только чтобы мы не курили всякое говно, — пояснил я в ответ на вопросительный взгляд этого чувака, сунул в зубы печенье и предложил пакет ему.

Конечно, выпечку быстро разобрали, дружно похвалили кулинарные таланты моей мамы, а там и остальные подтянулись. Запив из чьей-то бутылки сладость, я натянул шлем.

Кататься долго не стали, часок покружили по городу, беся всех его жителей ревом движков, и разделились на компашки. Мне как-то не особо хотелось тусоваться где-то, так ещё и завтра ко второй паре, хер встану, так что я поехал домой к Максу.

Кот приковылял встречать меня, сипло мяукая.

— Ну зачем ты ходишь, а? — повесив куртку и положив на полку шлем, я присел и взял кошака на руки, стараясь нигде не давить. — Я бы сам к тебе пришел, глупое ты животное.

Он заурчал, обтираясь виском о мое плечо, и я только вздохнул, ласково проходясь ладонью по его спине. Бедный мой, бедный старый Макс. Усыпить бы, чтобы не мучился, ветеринар так и посоветовал, когда я приехал в клинику посреди ночи с натурально плачущим и кричащим от боли котом. Оказалось, что у него ещё и камни в почках, недавно их ультразвуком убирали, теперь ему получше. Глаз один давно слепой, слух хреновый, сердце шалит. Шутка ли — шестнадцать лет, почти семнадцать. Но разве я могу его отпустить?