Семейные узы

Пора бы задуматься, как избавляться от тела. Я ожидал, что оно само исчезнет: растворится в воздухе или превратится в пепел. Пепел было бы удобно подмести и высыпать в мусоропровод. Жаль, нельзя вызвать уборщицу.

Время на мгновение останавливается, когда я вспоминаю об отрубленной голове. Её не видно. Барабаны в ушах успевают врезать всего раз, зато до боли звонко. Я нахожу голову неподалёку от места, где она лежала в последний раз. Откатилась? Или всегда там лежала, просто в темноте я не разобрал.

Чёрные волосы даже сейчас полностью скрывают лицо. Это маска, которую двойница не сняла с себя даже после смерти. Меня терзает вопрос…

“Остановись”, говорю я себе, “не ищи ответ”.

Хочу ли я увидеть под этой маской мёртвые глаза сестры, которые неожиданно повернутся ко мне и моргнут? Пожалуй, нет.

Не теряя из вида тело, я пячусь назад и срываю с окна штору. Становится заметно светлее. Я бросаю ткань на голову, а затем замахиваюсь молотом и опускаю его вниз.

Голова окончательно теряет форму и проваливается внутрь себя, превращаясь в месиво. Больше там нет ни глаз, в которые можно заглянуть, ни маски. Ничего нет. Пусть подавится.

Я бросаю молот на пол – держать его больше нет сил, но есть оружие полегче. Наклоняюсь и подбираю нож, которым меня пытались убить. Обычный кухонный нож, ничего потустороннего. Раньше он служил только для мирных целей и резал хлеб, а не плоть. Не стоит возвращать его к остальным ножам, иначе он заразит их кровожадностью…

Наверное, я правда немного сошёл с ума. Но так мне легче принять случившееся.

В комнате похолодало. Проверить бы окна, а после в целом заняться ремонтом. Квартира надолго застыла во времени – пора её обновить и вернуть в настоящее.

К моему запястью будто прилипает паутина. Я отдёргиваю руку, но паутина остаётся. Пряди чёрных волос по-змеиному закручиваются на лезвии ножа. Они не рвутся от моих усилий их перерезать. Сколько бы я ни отступал, пряди удлиняются. Их источник прячется под шторой и он же тянет к себе молот. Я успеваю только посмотреть, как рукоятка скрывается под тканью.

В моей голове проносится мысль, что я сражаюсь с чьей-то плохой причёской. Эта идея настолько внезапная и не к месту, что из меня вырывается смешок, который сразу же превращается в боевой рык. Я сражаюсь, стараясь не выпустить из рук нож. Понятно, что забрать пытаются именно его, так что я держусь за рукоять изо всех сил.

Мою лодыжку пронзает адская боль. Я кричу и падаю на спину. Нож приходится отпустить, и он мгновенно скрывается под шторой. Я смотрю вниз, пытаясь найти причину боли, и вижу отрубленную кисть двойницы.

Я снова кричу. Не от страха, а от невыносимой боли. Мою лодыжку сжали и скомкали, как консервную банку. А рядом снова шевелится прежде мёртвое тело, собирая себя по кусочкам. Оно пытается встать.

Здоровой ногой я бью по отрубленной кисти. Отчаянное решение, учитывая, что так мне могут сломать и её, но кисть просто падает на пол. Из неё вырастают дополнительные пальцы, и все они начинают шевелиться.

Кисть теперь похожа на огромного белого паука. Я готовлюсь, что этот отросток сейчас прыгнет мне на лицо, и тогда, наверное, я останусь без челюсти. Но паук разворачивается и бежит в другую сторону.

Отрубленная голова снова лежит на полу целая. Разорванная на лоскуты штора валяется поблизости. С лицом что-то произошло, но я не успеваю рассмотреть – паукообразная кисть хватает голову за волосы и тащит к телу.

Воя от боли, я поднимаюсь. На сломанную лодыжку невозможно наступить. Я прыгаю на одной ноге, опираясь на мебель, и вываливаюсь из гостиной в коридор. Не видно, что происходит позади, но я слышу щелчки рвущихся звеньев цепи.

Передо мной открываются три пути: в комнату сестры, на кухню и через прихожую за пределы квартиры.

Я снова стал маленьким, а выбор передо мной был огромен. Факты говорят, что чудовище не может или не хочет покинуть квартиру. Достаточно выйти за порог, и я буду в безопасности. В теории. Сейчас единственный шанс в моей жизни это проверить.

Но это будет поражение, бегство. Я брошу свою крепость, и мне не позволят сюда вернуться. Монстр станет хозяином дома. Завладеет собственностью моей семьи, которую он разрушил, убив двоих из нас.

В прошлый раз мой выбор продиктовал страх. Теперь я делаю его осознанно. Я двигаюсь по коридору на кухню и захлопываю за собой бесполезную дверь.

От обугленной яичницы на плите валит дым и воняет гарью. Кожа чувствует жар. Здесь нет заготовленных ловушек, и я мало что могу сделать. Вообще приходить сюда было самоубийством.

Снова как в детстве: я всё так же хочу быть сильнее и смекалистее. К сожалению, в этот раз мне ещё не повезло с ловкостью.

Можно сказать, что я стал храбрее. Во мне сейчас буря чувств, которую не может заглушить даже боль в лодыжке, но страха нет. По крайней мере, не совсем. Это страх не смерти, а поражения. Тварь, убившая мою сестру, не должна выжить. От неё не должно остаться ни кусочка, чтобы она опять не собралась.

Проклятье, ничего нет! Тварь никак не остановить, она слишком сильная.