Семейные войны

— А у вас побывамши, я вот чего… Не пойму, док, не пойму!.. Ну больные, ну психопаты. Жертвы травм, да? Всяких травм… Я поглядел, интересные есть трагедии. А вот как вы, док, терпите сволочных нытиков, бездарей неблагодарных, которые на себя одеяла тянут? Мировую скорбь разводят на пустоте своей, а?.. Как вас хватает? Помощь им подавай бесплатную да советчиков на все случаи, жить учи, да не только учи, а живи за них, подноси готовенькое, бельишко постирай! Знаю, знаю таких — а сами только жрать, ныть и балдеть! Слизняки ползучие!..

— Кто душу-то натер?

— Да у меня ж распустяй Генка растет, мелочь, балдежник. И Анька… Ни черта не хотят, ни работать, ни учиться, а самомнения, а паразитства…

Отошло — разрядился. Приступы такие бывают после клинической смерти. Ему нужно было обязательно рассказать мне о друге…

— Заехал к нему навестить как-то в праздник, движок заодно посмотреть у «москвичишки» его, мне лишь доверял. Издевался: «И что ты, Славей, всех возишь на себе, грузовик, что ли? Чужую судьбу не вывезешь, свою и подавно». — «Не учи ученого, — отвечаю. — А ежели не везет грузовику, значит, не тот водитель». — «Нет, — говорит, — не везет, значит, везет не туды… Не в ту степь».

Захожу — вижу СОСТОЯНИЕ. Вот если бы знать… «Ну что, говорю, Сергуха, давай еще раз оженимся, рискнем, а? Есть у меня для тебя красивая».

У него уже третий брак развалился. После каждого развода капитальный запой. Тридцать пять, а седой, давление скачет. Вешались на него, однако не склеивалось, то одно, то другое, хотя и характер — золото, и трудяга, и из себя видный…

Я-то знал, что не склеивалось у них с ним. Любовь такую давал, которой взять не могли… Под балдой на ногах уверен, незнакомый и не заметит, глаза только мраморные. Умел культурно организовываться, на работе ни сном ни духом. «Слышь, — говорю, — начальник, ну давай наконец решим основной вопрос. Что в жизни главное?» Всегда так с ним начинал душеспасение.

А он одно, как по-писаному: «Главное — красота. Понял, Славче? Главное — красота». — «Согласен, — говорю. — А теперь в зеркало поглядим, на кого похожи из домашних животных». Подставляю зеркало, заставляю смотреть до тошноты. Пьяные не любят зеркал. Сопротивляется — врежу. И дальше развиваем…

А тут вдруг сказал жуть. Как-то поперхнулся, что ли. Смотрит прямо и говорит: «Главное — TP AT AT А…» — «Чего-чего? — спрашиваю. — Ты что, кашу не дожевал?» Он:

«Тратата, Славик, главное — тратата…» И замолчал. «Ты что, задымился? Случилось что?» — «Я? Я ни… не…» — «Язык заплетается у тебя, вот чего. Что лакал?..» Глаза на бутылки пялит: что и обычно. «Что ты сказал, — спрашиваю, — повтори». — «Что слышал, то и сказал. А что ты пристал? Я в порядке». — «В порядке? Ладно, — говорю, — движок твой сегодня смотреть не будем. За руль тебе — как покойнику на свадьбу». — «Извини, Слав. Я в порядке. Все… О'кей. Я не в настроении, Слав. Тебе со мной… Скучно будет. Один хочу… Сегодня же завяжу. Вот не веришь, а я клянусь мамой. Ничего не случилось, Слав. Только мне одному… Посидеть нужно». — «Ладно, — говорю, — я поехал. Смотри спать ложись. Понял?»

Выхожу. Мотор не заводится, не схватывает зажигание. Будто в ухо шепнули: «Не уходи». Выскочил. А он из окна высунулся, рукой машет, уже веселый. «Порядок, Славей, езжай. Ну, езжай, езжай. НИЧЕГО НЕ СЛУЧИТСЯ». Погрозил ему кулаком, завелся. Поехал. Утром следующего дня его не стало. Инсульт.

Он повествовал о связочных узлах своей жизни, о паутине — чем сильнее рвешься, тем прочней прилипаешь. Концов не найти — не сам делаешь мир. Не сам и себя делаешь, доводка конструкции, в лучшем случае… С детства еще бывали мгновения, похожие на короткие замыкания, когда от случайных соединений каких-то проводков вдруг страшная вспышка и все гаснет. Не знал, что так у всех…

Перед посещением гаража ровным счетом ничего не случилось. Сидел дома, вышел пройтись, заодно позвонить… В гараж, в гараж… Проверить уровень масла, кажется, тек бачок…

Зажег свет и увидел паука.

Обычная паучья побежка в теневой уголок — застыл там, как кусочек грязи, полагая себя в безопасности. Всю жизнь терпеть их не мог, но не убивал никогда: кто-то сказал еще маленькому, что убивать пауков нельзя, плохо будет, произойдет что-то. Тварь мелкая, но вот поди ж ты, привилегии. А вдруг…

Захотелось не жизни лишить ничтожной, а чужое что-то, в себе засевшее…

Хлоп. Нет паука. Даже мокрого места нет.

Ничего не случилось.

Взгляд на потолок.

Шнур… «Нашего бы шнапса, вашего контакса» — бесовская мразь из какого-то сна. Почему сейчас?.. Крюк кривой, крепкий крюк, сам всаживал, крошил штукатурку. Все в пыли, убираться надо. Крыло левое подкрасить, подрихтовать бампер…

И вдруг — все-все, хватит… Ясно, омерзительно ясно. НИЧЕГО НЕ СЛУЧИТСЯ — вот так, хлоп, и все. Устоит мир, и его не убудет. И утешатся, да-да, все утешатся и обойдутся, и ничего не случится…

— Послушай (незаметно перешли на «ты»), я не вправе… Я уже не как док… Почему бы не… Имею в виду решительность… Почему бы не вырваться…