Семейный архив

Что же до второго вопроса, то суть его в стремлении переделать мир, изменить его, отсюда — роль еврейства в мировой истории. Переделка мира — какими средствами? Только ли взломом, разрушением прежних порядков и учреждением новых, чистых, высокого духовного благородства? То есть — революцией?..

— Нет, — отвечал Гриша, — миссия евреев — нести в мир заповеди Торы, влиять словом, убеждением...

Я не спорил. Для меня это был наиболее приемлемый способ. Для меня — не для мира... 

21

И тем не менее, натерпевшись в Европе гонений, запретов, жестоких наказаний за свои убеждения, американцы /тогда еще только лишь «колонисты»/ хотели создать новую жизнь, сотворить новый мир...

В Мериленде обосновалась семья английских католиков Калвертзов. На родине католиков преследовали, и Калвертзы хотели добиться за морем-океаном иных, свободных порядков. Первое поселение Цецилий Калвертз основал в Мериленде в 1634 году. Здесь занимались, подобно виргинцам, выращиванием табака, колония росла и процветала. Однако для поселенцев суть жизни заключалась не в этом, иначе зачем они бы покинули «старую, добрую Англию»?.. Мериленд привлекал и католиков, и протестантов. В 1649 году Калвертзы, чья семья была признанной главой колонии, учредили гарантии для религиозной свободы для тех и других. Это был первый акт, обеспечивающий религиозную терпимость в Северной Америке.

Стоит отметить, что среди пилигримов имелись не только стоеросовые мужички. На «Мэйфлауэре» приплыли в Америку Джон Робинсон, учитель, получивший образование в Кембридже. Старейшиной среди пилигримов был Уильям Брюстер, тоже закончивший Кембридж. В 1636 году, спустя 16 лет после того, как «Мэйфлауэр» пристал к берегу Массачусетса, основан был Гарвардский колледж. Еще ранее легислатура Массачусетса потребовала, чтобы каждый поселок, где проживает хотя бы 50 семей, содержал на свои средства школу. 

22

В «Двух трактатах о государстве» Джона Локка находятся зерна американской «Декларации независимости», а по сути — зерна американской демократии.

«Истинным средством против незаконной силы является сила», — писал Джон Локк.

В «Письмах о терпимости» он развил учение об отделении церкви от государства. 

23

В нашем доме поселился ленинградский писатель Яков Липкович с женой Риммой. Нам везло на ленинградцев — дальше их число среди наших знакомых будет возрастать... Липкович был весьма заметной фигурой в литературном мире Ленинграда. Он закончил во время войны ленинградскую Военно-медицинскую академию, воевал, потом стал профессиональным писателем, его повести печатались в ленинградских журналах, его пьесы шли в театрах Москвы, Ленинграда, Казани, Перми.

В Америке он оказался отчасти из-за стремившейся уехать старшей дочери, отчасти из-за невозможности свободно писать о том, что давно залегло в душу. Он был велик ростом, толст, с несколько женоподобным лицом и острыми, под кустистыми бровями, колючими глазками...

То, о чем писал он, что печаталось в русскоязычной американской прессе, так или иначе связано было с антисемитизмом, во многом пережитым им самим. Ему перевалило за семьдесят, он боготворил Америку и старался забыть Россию, главной же душевной его любовью являлся Израиль...

Мы часто спорили, особенно когда речь заходила о русской литературе. При этом иногда мне припоминалась встреча с Вадимом Кожиновым в Москве, в ЦДЛ, где мы оказались за одним столом. В это время в «Литературке» шла в нескольких номерах полемика между ним и Бенедиктом Сарновым. Было время «перестройки», антисемитизм, пользуясь «свободой слова», «гласностью» и т.д., набирал силу. Кожинов доказывал, что великие русские писатели негативно изображали евреев, еврейский народ, его роль в российской истории. Сарнов же исходил из фальшивых установок прежних лет: антисемитизм чужд русской литературе, выдвигаемые Кожиновым взгляды ложны и т.д.

Мы с Аней наблюдали, как подходили к Вадиму Кожинову друзья-приятели, чокались, поздравляли, а он с ехидной улыбочкой сообщал им, что «размазал Беню»...

Мы спорили с Яковом, он не мог простить ни Гоголю, ни Достоевскому, ни Тургеневу, ни Некрасову антисемитских тенденций, он вообще не хотел принимать их творчество, тогда как я, во-первых, считал, что необходимо брать во внимание их отношение к собственному народу, собственной стране — безжалостно-критическое («То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть»), а во-вторых — помимо антиеврейских настроений каждый из них обладал широчайшим спектром чувств и мыслей, обогативших и русских, и евреев своей глубиной и мощью... 

24