Семейный портрет с колдуном

На колдуна это подействовало, как удар по голове. Он сразу поубавил гнева и ярости, и отступил, закусив губу. Он окинул меня взглядом – задумчивым, настороженным, словно определял – известно мне что-то или я блефую.

- Вы ведь не станете отрицать, что солгали мне, милорд, - я почти осязаемо ощутила ледяную стену, выросшую между ними. И мне стало страшно от этого. Ещё страшнее, чем когда посол Салезии потребовал меня в уплату за перемирие, но я уже не могла остановиться: - Солгали и продолжаете лгать.

- Эмили… - начал он, взъерошив волосы, но я не дослушала.

- Подумайте, милорд: вы ничего не хотите мне рассказать?

Несколько секунд я наблюдала, как он мучается – видела, как борется в нем желание заговорить и промолчать. Что же победит? Что же?..

 - Мне нечего вам сказать, - произнес он, вложив последний кирпичик в ледяную стену между нами.

- Прекрасно. Тогда – спокойной ночи, - сказала я и зашла в спальню.

- Эмили, - колдун вошел в комнату следом за мной, но я повернулась к нему спиной и встала перед зеркалом, вынимая шпильки из волос.

- Спокойной ночи, - повторила я, но он не ушел.

Он шагнул ко мне и положил руки мне на плечи. Наши взгляды встретились, и я подумала:

«Совсем как на неудавшемся семейном портрете… Если ещё прижаться щекой…».

Невольно я приняла такую же позу, как во время сеанса у мастера Леонсио – сложила руки и чуть наклонила голову к плечу.

- Не сердитесь на меня, - прошептал Вирджиль Майсгрейв и поцеловал меня в щеку долгим поцелуем.

Я закрыла глаза, растворяясь в этой близости, в этом поцелуе. Точно так же глупые незабудки тянулись к солнцу, не зная, что им никогда не быть вместе. И блистательное солнце безжалостно и мимоходом сожжет их, превратит в сухие былинки, которые потом рассыпятся в прах.

 – Вот теперь – спокойной ночи, - сказал колдун и вышел из спальной комнаты, а я осталась одна.

Будто меня подхватил ураганный вихрь, покружил, донес до постели и бросил, улетев в дальние дали.

Наверное, можно было позвать Летицию, чтобы вскипятила воды и положила в постель грелку, но я решила не беспокоить служанку. Вполне смогу раздеться сама. Сняв синее платье, я повесила его в шкаф и долго смотрелась в зеркало. Вирджиль сказал, что в нем не покажется королева. Получается, королева общалась с сэром Томасом? Эта мысль мне совсем не понравилась, и я решила поскорее лечь спать, чтобы ни о чем не думать.

Спала я беспокойно, постоянно просыпаясь, и видела во сне мавра, блестевшего белыми зубами, и колдуна, зло блестевшего глазами. Были ещё другие сны – неясные, тревожные, где постоянно лилась кровь.

Проснувшись, я увидела полную луну, глядевшую в окно моей комнаты. Туман закрывал её прозрачной вуалью, превращая в белое размытое пятно.

Сев в постели, я прислушалась: в замке было тихо, как в склепе. Часы в холле пробили три раза – самое колдовское время. Лучше всего было бы свернуться клубочком под одеялом и спать дальше, загадав сон поприятнее, но я не хотела спать – и тело, и душа отдохнули, я была полна сил и… странных желаний.

Увидеть Вирджиля Майсгрейва – вот что казалось важным.

Зачем? Для чего?..

Не знаю. Но я должна была его увидеть. Я хотела его увидеть.

Накинув халат поверх ночной рубашки, надев туфли, я вышла в коридор, не взяв ни свечи, ни светильника. Спальню графа я нашла безошибочно, как притянутая серебряной нитью. Дверь была прикрыта неплотно, и в щелку лился золотистый свет. Я толкнула дверь и вошла.

Колдун полулежал в кресле, свесив голову и закрыв глаза. Правая рука свисала почти до пола – белая, будто выточенная из мрамора, рубашка на груди полурасстегнута и заляпана бурыми заскорузлыми пятнами.

Кровь?!. Ведь я знала! Чувствовала!

- Милорд? Вирджиль? – дрожащим голосом позвала я, бросаясь к колдуну, но обнаружила, что он всего лишь спит.

Грудь мерно вздымалась и опускалась, от него нестерпимо пахло вином, рядом с креслом на полу стоял пустой бокал, а на столе – такой же пустой графин.

Пьян. И облился вином. Я выпрямилась, с досадой перебросив распущенные волосы на спину. Напился, а я переволновалась. Как глупо.

С презрением посмотрев на пьяного колдуна, я хотела уйти, но тут заметила кое-что, чего не замечала раньше. Цепочка. Крепкая латунная цепочка. А на ней – подвеска в виде трех ключиков на связке. И ключики были тоже из латуни.

[1] Граф имеет в виду английское написание слова «невинность» - chastity, в то время как имя Хлоя пишется «Сhloe».

25. Ключики откроют тайну

Это открытие потрясло меня ещё сильнее, чем портрет, на котором была изображена женщина с моим лицом. Браслет был при мне, и я сравнила цвет металла, поднеся руку к подвеске на цепочке колдуна. Цвет металла и на браслете и на подвеске совпадал. Может ли быть такое, что это – две части одного украшения?