Семейный позор

- А это что, по-вашему?

Пишранд внимательно поглядел на ее палец.

- Очень красивое колечко...

- Это Ипполит мне его подарил к свадьбе!

- Правда?

- Клянусь вам!

- Что ж, Ипполиту пришла в голову отличная мысль... А меня ты не приглашаешь на помолвку, Пэмпренетта?

Девушка немного смутилась.

- Обед мы устраиваем дома... завтра в полдень... Я думаю, все будут рады вас видеть...

- Еще бы! Жаль... И тем не менее я желаю тебе огромного счастья с тем, кого ты любишь, Пэмпренетта...

- Ипполит...

- Я имел в виду вовсе не Ипполита...

И полицейский ушел, оставив мадемуазель Адоль в полной растерянности.

* * *

Бруно прекрасно знал о скором обручении Пэмпренетты и чувствовал себя глубоко несчастным, и несчастье казалось тем больше и тяжелее, что в эту трудную минуту парень не мог рассчитывать ни на чью поддержку. А потому вполне естественно, что Бруно потянуло на улицу Лонг-дэ-Капюсэн. Но он лишь бродил вокруг, не рискуя подходить слишком близко к дому. Воспоминания о родном гнезде притягивали Бруно, но парень хорошо помнил, что для всех представителей семейства Маспи он - воплощение позора.

И вдруг среди женщин, окруживших тележку бродячей торговки, Бруно заметил свою мать. Сердце у него учащенно забилось. Смущенный и растроганный парень подошел поближе и чуть слышно шепнул:

- Мама...

При виде сына Селестина выронила корзинку и молитвенно сложила руки.

- Матерь Божья! Мой Бруно!

И, не обращая внимания на прохожих, мадам Маспи обняла своего мальчика и стала покрывать его лицо поцелуями. Боясь, как бы один из не в меру прытких зевак не побежал предупредить Элуа, полицейский взял мать за руку и повел в маленькое кафе, где они и устроились рядышком, как влюбленные. Селестина раскраснелась от счастья.

- А что отец?

Она грустно покачала головой.

- Он по-прежнему считает тебя позором нашей семьи... Не думаю, чтобы он когда-нибудь простил... А мне это очень тяжело... потому как тебе я могу честно признаться, мой Бруно, что с тех пор много чего передумала... раньше мне такие мысли и в голову не приходили... Но теперь я уверена, что ты правильно поступил. И, что бы там ни говорил Элуа... тюрьма - штука препротивная...

Бруно прижал мать к себе, обняв за плечи.

- Я очень рад, мама... хотя, ты ведь знаешь, какое у меня горе...

Она отстранилась и с тревогой поглядела на сына.

- А что такое?

- Пэмпренетта...

- Ты ее все еще любишь?

- Да... а она выходит за Ипполита...

- Бедный мой малыш!.. Может, мне поговорить с Пэмпренеттой?

- Она не станет тебя слушать.

- Почему?

- Из-за моей работы... Мне пришлось допрашивать ее родителей насчет той истории с итальянцем... помнишь, его тело вытащили из воды в Старом Порту?

- А кстати...

И Селестина рассказала Бруно, как к ним явились Салисето и его дружки, об их поведении и угрозах. Опустив глаза, мать Бруно призналась, что получила две пощечины и еще одну - Элуа... Полицейский сжал кулаки. Ну, попадись ему только Корсиканец! Узнает, как лезть к Маспи!

- Твой отец созвал друзей, но все, кроме Адоля и его жены, струсили... Элуа старается не показывать виду, но я чувствую, как все это гложет его изнутри...

Какая-то девица, видимо, не оставшаяся равнодушной к красоте Бруно, все время вертелась около их столика, то и дело посылая парню многообещающие улыбки. В конце концов Селестина не выдержала и резко одернула нахалку:

- Нет, да когда ж этому настанет конец, бесстыдница этакая?

Девица, похоже, не привыкла лезть за словом в карман и ответила в том же духе:

- Кроме шуток? Да вы ее только послушайте! И за кого она себя принимает, за королеву?

- Постыдились бы!

- Это вам должно быть стыдно! Чего вы клеитесь к парню, который годится вам в сыновья?

Селестина лучезарно улыбнулась.

- А это и вправду мой сын, потаскушка!

Девица рассвирепела.

- И ничем я не хуже тебя, старая коза!

Бруно решил, что пора вмешаться.

- А ну, быстро чеши отсюда, если не хочешь ночевать в камере!

И он сунул красотке под нос полицейское удостоверение. Девица обалдело вытаращила глаза.

- Черт! - пробормотала она. - Я пыталась прикадрить легавого!

* * *

Выйдя из своей парикмахерской, Фелиси замерла от радости - на улице ее поджидал Жером Ратьер. Ей нравился друг Бруно - вежливый, сдержанный и немного застенчивый (что иногда довольно приятно).

- Мадемуазель Фелиси... вы не сердитесь, что я искал встречи с вами?

- Все зависит от того, зачем...

- В том-то и дело... Я говорил с вашим братом...

- С моим братом? И что же вы ему сказали?

Юная кокетка наслаждалась смущением поклонника. Они шли вниз по Канебьер, а погода стояла такая чудесная, что даже закоренелые ворчуны улыбались ни с того ни с сего.

- Я... я сказал ему, что...

- Да что же?

- ...что я... вас люблю.

Фелиси зажмурилась от удовольствия и чуть не толкнула шедшего навстречу толстого господина. Вместо извинения девушка заговорщически подмигнула, но под таким ослепительно синим небом этот господин, видимо, счел вполне естественным, что хорошенькие девушки ни с того ни с сего улыбаются и подмигивают, а потому отправился дальше, весело насвистывая.

- А вы не думаете, что сначала следовало бы поговорить об этом со мной?

- Я... я не посмел...