Семейный промысел

Две трети прожитого назад, когда Мириам было одиннадцать, её ужалил шершень. Из ядовитых. Рука раздулась, как дирижабль, покраснела, зудела, а едва к ней прикоснешься — пронзала жгучая боль. Само же место укуса болело так, что сдуреть можно. Но сильнее всего сводило с ума чувство праведного гнева. Одиннадцатилетняя девочка мирно каталась на скейтборде в парке (Мириам росла бойкой девчонкой; впрочем, кое-кто скажет, что таковой и осталась), никого не трогала, свирепых полосатых насекомых не дразнила. Шершень просто подлетел, яростно жужжа, уселся на Мириам и, не успела она даже пальцем пошевелить, ужалил.

Крику было!

Но сейчас она гораздо старше и куда как самостоятельнее — колледж, медицинская практика и неудачный брак с Беном приучили её полагаться лишь на саму себя. Поэтому она сумела сказать не менее ошарашенной Поли: «До скорого» и добраться до машины, пока не началось. На этот раз слезы текли без звукового сопровождения. Стоянку поливал дождь, но в машине было не суше. Мириам плакала не от боли — слезами она выплескивала свою злость. «Сволочь!»

Мириам вообразила как врывается в здание через пожарный вход, проникает в кабинет Джо Диксона и вышвыривает его в большое панорамное окно. От этой фантазии на душе полегчало, однако поразмыслив, Мириам, скрепя сердце, признала, что таким образом ничего не добьется. Папка у Джо. Компьютеры — её и Поли — тоже. Мелькнула мысль, что возможно в этот самый момент из них удаляют всю информацию. Наверняка подделывают и протоколы сервера, чтобы доказать, будто в рабочее время она разглядывала порносайты. Ей не раз доводилось общаться с подлецами-компьютерщиками из новоиспеченных интернет-компаний и как-то один из них объяснил, что если требуется кого-то уволить, проще всего подделать протоколы сервера. "Черт, — буркнула она и шмыгнула носом. — Придется устраиваться на другую работу. Это не слишком сложно. Даже без рекомендации".

Ее до сих пор жутко трясло. Журналистов не увольняют за вскрытие махинаций и где-то в уставе это записано. Разве нет? Просто дурдом какой-то! Она смахнула остатки горьких слёз. "Надо повидаться с Айрис", — решила она. Поиски новой работы вполне можно отложить и на завтра. Также стоит подумать о внештатной работе и о том, где в таком случае можно опубликовать материал. А сейчас необходимо поплакаться в чью-то жилетку и образумится. И лучше всех на эту роль подходит её приемная мать.

* * *

Айрис Бекстайн одиноко жила в собственном старом доме близ Лоуэлл-Парка. Мириам испытывала смутное чувство вины из-за того, что наведалась к ней днем, в рабочие часы. Айрис никогда не проявляла по отношению к ней материнской заботы, а с тех пор, как умер Моррис, она довольствовалась лишь прогулками и большую часть времени проводила за каким-нибудь спокойным занятием. Тем не менее, Мириам винила себя за то, что навещает Айрис не так часто. Айрис еще не совсем оправилась, а вероятность потери матери вскоре после смерти отца внушала Мириам ужас. Последний якорь грозит оборваться, обрекая её барахтаться в этом бушующем мире в одиночку.

Она бросила машину у тротуара и сломя голову помчалась ко входной двери — дождь измельчал и холодная морось пробирала насквозь. Мириам нажала на кнопку звонка, затем отперла дверь и переступила порог, еще застав перелив двухтонального колокольчика.

— Ма?

— Проходи, — откликнулась Айрис. — Я в дальней комнате.

Мириам вошла и закрыла входную дверь. Снимая и вешая плащ, она ощутила в прихожей едва уловимый цветочный запах — социальный работник, как и положено, человек ответственный.

Мириам поспешила в гостиную и с каждой приоткрытой дверью приоткрывалась и память. Она выросла в этом доме — Моррис и Айрис купили его, когда Мириам была совсем еще крохой. Всё так же скрипит третья ступенка на лестнице и чудит туалет на первом этаже; гостиная по-прежнему кажется тесной из-за книжных полок… и по-прежнему огромной без папы.

— Ма? — Она нерешительно толкнула дверь в гостиную.

Айрис улыбалась ей из инвалидной коляски.

— Как мило, что ты соблаговолила меня навестить! Входи! И чем же я заслужила такую радость?

В комнате стояли здоровенные кресла и облезлый диван, в котором запросто утонуть. Телевизор отсутствовал — Айрис и Моррису не хватало на это времени. Зато все стены в книгах, а у кресла Айрис — шаткая башня газет. Мириам пересекла комнату, наклонилась, поцеловала мать в макушку и отступила назад.

— Неплохо выглядишь, — неуверенно сказала она, скорее, чтобы себя утешить. Хотела её обнять, но мать с каждым визитом становилась всё тщедушней (а ведь всего лишь за пятьдесят) и седее, а кожа на тыльной стороне ладоней — всё морщинистей.