Семейщина

— Ва-ай, табачищем разит! — выдохнула Лампея, и черные глаза ее лучисто засветились.

Вырвавшись от Епихи, она побежала межою к воротам.

Упершись грудью в прясла, он провожал взглядом ее стройную, чуть наклоненную в беге фигуру и улыбался счастливо, — на губах его будто горела неизъяснимая сладость Лампеина поцелуя.

7

Почтовый оборский ямщик Кирюха привез Ивану Финогенычу разом два известия, две большие новости.

Старика не было в избе, — он отлучился неподалеку за корьем, — и Кирюха, усевшись на скамью против Соломониды Егоровны, принялся рассказывать:

— Ахимья-то Ивановна так и ахнула: «Я ли де не упреждала его, — новая изба, да долго ли в ней жить доведется… За непочтение к родителям это ему ниспослано: укоротил господь веку…» И верно: крутенек был Дементей к Финогенычу, уж и крутенек… царство ему небесное…

— Небесное… такому злыдню! — ехидно зашипела Соломонида. — Ему и в аду места не найдется, не токмо в царствии… Что ён только не вытворял, как не мучил нас?! Ослобонились, прости ты меня, царица пресвятая! Воистину господь увидел наши слезы… прибрал от нас лиходея.

— Да-да, — неопределенно поддакнул Кирюха, далекий от этой давней вражды мачехи с пасынком. — А еще, — продолжал он, — вот тут у меня письмо Финогенычу от председателя Алдохи. Финогеныча-то членом сельского совета выбрали.

— Выбрали? Да за чо же это его? — всплеснула руками Соломонида Егоровна; она не понимала, плохо это или хорошо и что приличествует случаю: радоваться или печалиться.

— Как за што? Значит, заслужил человек…

— Заслужил? Да чо же он такое исделал им? — испугалась Соломонида.

Кирюха усмехнулся:

— А пакет командующему… вот то и сделал! Видно, старая подмога, доброе дело не забываются… Да и старость уважают…

Дверь отворилась, и, нагнувшись у притолоки, в избу шагнул Иван Финогеныч.

— Ну, поздравляю! — пошел ему навстречу Кирюха. — С избранием в сельсовет. Вот письмо тебе от Алдохи.

— А Дёмша-то стукнулся, — забежала вперед Соломонида Егоровна.

Отстраняя ее рукою, Кирюха протянул старику серый пакет…

Два человека стояли перед ним, каждый старался сообщить ему, видимо, важную новость, и Финогеныч не знал, кого ему раньше слушать.

— Читай, ты… грамотнее моего, — усмехнулся он соседу. Кирюха наскоро прочел извещение председателя.

— Выходит, ты теперь не простой мужик, а член совета… власть, — сказал он. — И Евдоким Пахомыч просил передать тебе поклон. Вот я первый и поздравляю тебя…

Иван Финогеныч сел на лавку, опустил меж колен длинные свои руки.

— А Дёмша-то стукнулся, — нетерпеливо повторила Соломонида Егоровна.

Но Финогеныч не слушал ее. В сивой его голове разом хлынул стремительный поток дум: «Вот оно, вот!.. Пришло! Пришла настоящая награда за великую его услугу. Не он ли надеялся и верил, что не будет та услуга забыта?.. Не забыли! Они не могли забыть, — не такие это люди!.. Харитон ли, Алдоха ли, — верные, верные дружки его. И дело их верное: на богатеев, на богатейскую жадобу подняли они народ, и его, старого, зовут помогать. Он пойдет!.. Шел же он по молодости лет в старосты, заставлял же мужиков гнуть спину на урядников и уставщиков. Так почему же теперь не пойти ему, когда Ленин повернул народ против уставщиков, против жадобы — за правильность жизни, за то, чтоб человек человеком стал? Великая честь!.. И не дадут уж ему осесть в окончательную нужду, и не придется ему побираться на пороге могилы… Эх, пожить бы теперь! Своими бы глазами поглядеть новую жизнь!.. Ничто уж не страшно, никакого худа теперь ему не будет, никакого худа не учинит ему судьба, если б даже хотела… Знать, отступилась она, судьба, от него… Ничто уж теперь не страшно…»

Он сидел, и улыбка блуждала по его старческим пепельным губам, мелькала в серых острых глазах.

— Дёмша, говорю, помёр! — крикнула зло Соломонида. — Чо молчишь-то?

— Уж и похоронили, — вставил Кирюха.

— Помёр… похоронили… царство ему небесное, — задумчиво сказал Иван Финогеныч, словно бы освобождаясь от видений прекрасного веселого сна.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Прошло три года.

Ох, уж и года это были! Не то чтобы круто перевертывалась жизнь, ломалась семейщина, но каждый год, каждый месяц почти приносил с собою какую-нибудь новину, о которой никольцы не знали что уж и думать.

Пусть советская власть не столь уж страшна, как спервоначалу справным мужикам казалось, — жить дает, только налогу им больше прочих, — пусть не трогает сельсовет ни церкви, ни пастыря Ипата, все же нет у крепких мужиков полной уверенности в завтрашнем дне. Слов нет, расти дают, богатеть хозяйствам не мешают, но тут же и поджимают: как придет осень, сыпь им хлеба больше других, до самой почти вёшной не оставляют тебя в покое. Зато бедным, однолошадным — полная поблажка, всяческая льгота, — чего тем не жить! Председатель Алдоха с Епишкой через те льготы да послабления настоящими хозяевами стали, скотиной обзавелись, пашут-сеют себе, в ус не дуют, хлеба им не ссыпать…