Семейство Майя

Три недели они встречались в доме на улице Святой Изабеллы, который принадлежал тетке графини: тетка уехала в Порто вместе с горничной и оставила племяннице ключи от дома, поручив ее заботам кота. Тетушка, маленькая старушка по имени мисс Джонс, праведница и ревностная адептка англиканской церкви, всецело посвятившая себя распространению истинной веры, ежемесячно совершала миссионерские набеги на провинцию, раздавая там Библии, извлекая души из католического мрака, очищая (как она говорила) папистское болото… На лестнице в ее доме стоял сладковатый и печальный запах стародевической набожности; на лестничной площадке висел громадный картон, на котором десятистишие, написанное золотыми буквами и перевитое лиловыми ирисами, призывало всех входящих твердо следовать путями Господа! Когда Карлос впервые вошел в дом, он сразу же споткнулся о целую груду Библий. Комната тетушки также была их приютом: они громоздились на всей мебели, вылезали из старых шляпных коробок, валялись вперемешку с галошами и даже в умывальном тазу, — все одинакового формата, облаченные, словно в боевые доспехи, в черные переплеты, угрюмые и воинственные. Стены комнаты пестрели картонами, где разноцветные буквы распространяли суровые библейские стихи, душеспасительные наставления, вопли псалмов и обещания адских мук… И среди этого англиканского благочестия — изголовье железной кроватки, девственной и жесткой, и две почти пустые бутылки коньяка и джина. Карлос допил джин праведницы, а ее девственное ложе было перевернуто вверх дном в пылу любовной битвы.

Однако скоро графиня стала опасаться соседки, некой Боржес, которая захаживала к тетке и была вдовой их бывшего управляющего. Однажды, когда любовники, отдыхая, покуривали на невинном ложе мисс Джонс, в дверь вдруг трижды что есть силы ударили дверным молотком. Бедная графиня едва не лишилась чувств; Карлос, подбежав к окну, увидел удалявшегося человека с гипсовой статуэткой в руке и корзиной, наполненной такими же гипсовыми изображениями святых. Графиня клялась, что это Боржес подослала итальянца, торгующего гипсовыми святыми, и велела ему трижды ударить молотком в дверь; три предостережения, три призыва одуматься… Она больше не захотела встречаться в благочестивом доме тетки. И вот нынче, не обретя пока другого убежища, они были вынуждены предаться любви в наемной карете.

Карлос покинул этот приют любви взвинченным и утомленным, чувствуя, как в нем зарождается скука пресыщенности. Всего три недели назад благоухающие вербеной руки обвились вокруг его шеи, и вот сегодня, проходя по Сан-Педро-де-Алкантара под легким дождиком, роняющим капли на листву тополевой аллеи, он уже размышлял о том, как освободиться от цепкости, жара и тяжести этих рук… И о том, что графиня становится смешной в своем настойчивом и смелом желании заполнить собой всю его жизнь, занять в ней непомерно большое место, полагая, очевидно, что их первый поцелуй, соединивший на мгновенье их губы, соединил также — и навеки — их жизни. Он вспомнил слова, которые она, падая ему на грудь, шептала с горящим взором, нежно и умоляюще: «Ах, если бы ты захотел! Как мы могли бы быть счастливы! Какая чудесная жизнь! С тобой вдвоем!..» Ну конечно, графине взбрело в голову бежать с ним, чтобы затем пребывать в вечном сладостном сне возвышенной любви где-нибудь на краю света, как можно дальше от улицы Сан-Марсал! «Если бы ты захотел!» Нет, черт побери, у него нет ни малейшей охоты бежать с сеньорой графиней де Гувариньо!

И не только это, но еще и капризы, эгоизм, неуравновешенность ревнивой натуры: не раз за эти короткие недели она из-за пустяков устраивала ему сцены и, утопая в слезах, клялась, что покончит с собой. Правда, ее слезы еще пока усиливали его желание и в такие минуты он сильнее опьянялся атласной кожей ее шеи и плеч. Но его тревожили внезапно набегавшие на ее лицо тени и беспокойный блеск сухих глаз — все эти признаки поздней страсти, которая настигла тридцатитрехлетнюю женщину и сжигает все ее существо… Следует признаться, что эта связь украсила его жизнь, внесла в нее аромат новизны. Но подобная связь не должна быть серьезной, не должна затрагивать души. А если у графини по любому поводу глаза на мокром месте и она то и дело клянется, что покончит с собой, и хочет бежать с ним на край света — тогда прощай! Ибо в этом случае сеньора графиня, и ее вербена, и ее огненные волосы, и ее слезы — все это хуже кандалов!

Дождик перестал, и голубое небо проглядывало среди рассеявшихся туч. Карлос спустился по улице Святого Роха и тут вдруг встретил маркиза, выходившего с пакетом из кондитерской; маркиз был мрачен и прятал лицо в длинное кашне из белого шелка.

— Что такое? Простуда? — спросил Карлос.

— Все на свете, — отвечал маркиз, плетясь за Карлосом с медлительностью умирающего. — Поздно лег. Устал. Стеснение в груди. Кашель. Боль в боку. Ужасно. Вот купил леденцов.