Семейство Майя

Когда слуга наконец удалился, Карлос, стягивая перчатки, с неторопливым любопытством осмотрел гостиную. Пол был затянут новым ковром, возле дверей — старинный рояль в белом чехле; на этажерке с иллюстрированными журналами и нотами увядали в японской вазе три прекрасные белые лилии; стулья обиты красным репсом, а возле софы распласталась старая тигровая шкура. И здесь, как и в отеле «Центральный», обычная обстановка меблированного жилья обрела штрихи, свидетельствующие о вкусе и привычке к комфорту: новые кретоновые гардины сочетались с синим рисунком обоев гораздо удачнее, чем традиционные муслиновые; небольшое мавританское бюро — Карлос вспомнил, что видел его недавно в лавке старого Абраама, — заполняло наиболее неуютный угол гостиной; плюшевую скатерть на овальном столе почти полностью скрывали разложенные на ней книги в красивых переплетах, альбомы, два бронзовых японских кубка, цветочная ваза дрезденского фарфора в виде корзины и разные художественные безделушки, которые явно не могли принадлежать мамаше Кружеса. И все эти вещи в гостиной, казалось, источали какой-то особый, тонкий аромат — тот, что Карлос почувствовал еще тогда, в отеле: в нем преобладало благоухание жасмина…

Внимание Карлоса привлекла прелестная ширма из простого холста с вышитыми по нему букетами: ею был огорожен возле окна небольшой уединенный уголок. Там стоял низкий стульчик, обтянутый алым атласом, с подушкой для ног; столик, на котором лежало брошенное впопыхах шитье, модные журналы, свернутое рукоделие и в корзиночке — ворох разноцветных мотков шерсти. А на мягком сиденье стула, свернувшись клубочком, расположилась та самая шотландская собачка, что снилась Карлосу то легко бегущей по Атерро вслед за ослепительной хозяйкой, то дремлющей на ее коленях…

— Bonjour, mademoiselle, — тихонько проговорил Карлос, желая завоевать расположение собачки.

Собачка тут же вскочила и, навострив уши, уставилась на незнакомца сквозь нависшую над мордой шерсть своими агатовыми глазками, изучая его с почти человеческой подозрительностью. Карлос замер, испугавшись, что она сейчас залает. Но собачка, вдруг воспылав к нему любовью, лениво растянулась на стуле брюшком вверх, предлагая Карлосу погладить ее. Карлос стал чесать и гладить ей брюшко и внезапно услыхал легкие шаги по ковру. Он оглянулся — перед ним стояла. Мария Эдуарда.

Он ждал ее, но все равно ее появление потрясло его, и он низко склонился перед ней не только в знак почтения, но и чтобы скрыть бросившуюся ему в лицо кровь. Она, в простом облегающем платье из черной саржи с английским воротничком и приколотой на груди розой с двумя зелеными листьями, села возле овального стола, складывая кружевной платочек. Повинуясь ее приглашению, Карлос в замешательстве присел на край софы. После минутного молчания, преисполненного для Карлоса глубины и торжественности, Мария Эдуарда заговорила — и ее мелодичный голос золотой россыпью зазвучал в ушах Карлоса.

Не в силах победить овладевшее им смятение, Карлос с трудом улавливал смысл ее слов: она благодарила его за заботы о Розе, а он смотрел на нее и с каждым мгновением открывал в ней новое очарование, новые приметы ее совершенства. Ее волосы не были белокурыми, как это привиделось ему издали на солнечном свету; в них сочетались два оттенка: светло— и темно-каштановый; они были густы и слегка вились надо лбом. Темные глаза смотрели серьезно, но при этом в их глубине он различал плохо спрятанную нежность. Разговаривая, она временами по привычке складывала ладони на коленях, и Карлосу казалось, что сквозь узкие саржевые рукава с белыми манжетами он ощущает всю прелесть, белизну, мягкость и теплоту ее рук.

Мария Эдуарда замолчала, и Карлос вынужден был заговорить, чувствуя, как кровь снова прилила к его лицу. И хотя он уже знал от Домингоса, что больна гувернантка, он не нашел ничего лучшего чем спросить:

— Но сейчас больна не ваша дочка, сеньора?

— О, слава богу, нет!

И Мария Эдуарда рассказала ему все то, что он ранее слышал от Домингоса: вот уже два дня, как англичанка нездорова, ей трудно дышать, у нее кашель и озноб…

— Мы вначале предполагали, что это легкая простуда, но вчера ей стало хуже, и я прошу вас поскорее ее осмотреть…

Она встала и дернула за длинный шнур колокольчик, висевший у рояля. Из ее высокой прически сзади выбивались золотые тонкие завитки, подчеркивая молочную белизну ее шеи. В этой заурядной гостиной, с обитой репсом мебелью и грязным оштукатуренным потолком, Мария Эдуарда выглядела еще более ослепительной, величественной и неприступной; и Карлос подумал, что не осмелится здесь глядеть на нее с тем нескрываемым обонянием, как при их встречах на улице.

— Какая у вас очаровательная собачка, сеньора! — произнес он с улыбкой, видя, что Мария Эдуарда вновь села на свое место; в эту банальную фразу он постарался вложить всю свою нежность.

Она тоже улыбнулась, отчего у нее на подбородке появилась ямочка, придававшая ее строгим чертам прелестную живость. И, захлопав в ладоши, она воззвала к собачке за ширму: