Семейство Майя

— Как раз сегодня я их встретил и даже говорил с ними, правда, одну минуту… Ракел похорошела и пополнела… Одета по английской моде — что-то белое с чем-то розовым… Настоящий шик, похоже на клубнику! Так, значит, Эга возвращается?.. Ну, тогда, милый, нам предстоит еще один скандал!

XII

В субботу Карлос, возвратившись в «Букетик» с улицы Святого Франциска, и в самом деле застал там Эгу, облаченного в светлую шевиотовую пару и с сильно отросшими волосами.

— Только не делай шума, — сразу предупредил Эга Карлоса, — я в Лиссабоне инкогнито!

И после дружеских объятий Эга объявил, что приехал в Лиссабон всего на несколько дней и лишь затем, чтобы поесть и побеседовать всласть. И он надеялся, что и то и другое Карлос сможет обеспечить ему в «Букетике»…

— Найдется тут для меня комната? Я пока остановился в отеле «Испания», но даже еще не распаковал чемодана… Мне достаточно спальни с простым сосновым столом, за которым можно было бы создать какой-нибудь шедевр.

Разумеется! Наверху есть комната, он ее уже занимал, когда распростился с «Виллой Бальзак». И нынче она обставлена куда более роскошно: там прекрасная кровать эпохи Возрождения и копия «Пьяниц» Веласкеса.

— Превосходнейшая берлога для творчества! Веласкес — один из святых отцов натурализма. Да, кстати, знаешь, с нем я ехал? С графиней Гувариньо. Папа Томпсон был при смерти, теперь он поправился, и граф привез ее обратно. Она ужасно похудела, но все так же обворожительна; и всю дорогу говорила со мной о тебе.

— Ах! — только и мог произнести Карлос.

Эга, держа руки в карманах, уставил монокль на друга.

— Клянусь. Она говорила о тебе без конца, без удержу, без всякого чувства меры. Ты мне не писал об этом… Но мои советы не пропали даром, а? Она отлично сложена, не правда ли? Ну и как она в любовных делах?

Карлос покраснел, назвал его скотиной и поклялся, что с графиней у него нет и не было ничего, кроме самых обычных светских отношений. Он бывал приглашен на чашку чая; и на Шиадо ему, как и всем, случалось беседовать с графом о бедственном положении народа. И все.

— Ты мне лжешь, распутник! — воскликнул Эга. — Ну да ладно. Я во всем разберусь сам моим наметанным бальзаковским взглядом, и не позже чем в понедельник… Потому что в понедельник мы званы к ним на обед.

— Мы… Кто мы?

— Мы. Я и ты, ты и я. Графиня пригласила меня еще в поезде. А граф, как и положено субъекту такого сорта, добавил, что на обеде непременно будет «наш Майа». Его Майа и ее Майа. Святой союз! Ко всеобщему удовольствию!

Карлос посмотрел на него сурово.

— До чего же ты сделался гнусным в своем Селорико, Эга!

— Всему этому я научился в лоне святой нашей матери-церкви.

Однако Карлос тоже преподнес Эге новость, повергшую того в трепет. Впрочем, Эга уже был к ней подготовлен. Ах, Коэны вернулись? Он утром прочел об этом в «Иллюстрированной газете» в разделе «Светская хроника». Там почтительно сообщалось, что супруги возвратились из заграничного путешествия.

— Ну и как ты к этому отнесся? — спросил Карлос, смеясь.

Эга резко дернул плечом.

— Одним рогоносцем в столице теперь больше, только и всего.

Но когда Карлос снова стал пенять Эге, что тот слишком невоздержан на язык, Эга, покраснев и, возможно, отчасти раскаявшись, пустился в критические рассуждения, крича об общественной необходимости называть вещи своими именами. Во имя чего же тогда началось великое натуралистическое движение века? Если порок неискореним, то лишь оттого, что общество, снисходительное и романтическое, приукрашивает и идеализирует его… Какие угрызения совести может испытывать женщина, распутничая с любовником на супружеской постели, если свет жеманно называет прелюбодеяние романом, а поэты воспевают его в возвышенных стихах?

— Кстати, а как твоя комедия «Болото»? — спросил Карлос, выходя из спальни в ванную комнату.

— Я ее бросил, — ответил Эга. — Получалось слишком уж жестоко… И кроме того, копаться снова в этой лиссабонской мерзости, снова погружаться в эту сточную канаву… Больно и тягостно…

Он остановился перед большим зеркалом и с неудовольствием оглядел свой светлый сюртук и грубые башмаки.

— Мне необходимо обновить мой гардероб, Карлиньос… Ты, конечно, получил уже летний фрак от Пуля; я должен непременно посмотреть на его покрой, созданный высокоразвитой цивилизацией… Ты не можешь отказать мне в этом, черт побери, то, что на мне надето, просто из рук вон плохо!

Эга пригладил щеткой усы и продолжал говорить, адресуясь в ванную комнату:

— Теперь, милый, мне надобно перенестись в сферы фантазии. Я снова начну трудиться над «Мемуарами Атома». И думаю преуспеть в этом грандиозном замысле, если поселюсь в отведенной мне здесь комнате с картиной Веласкеса… Кстати, мне следует пойти поздороваться со старым Афонсо, ведь он дает мне хлеб, кров и ложе.