Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5

— Ну вот и хорошо, сынок, что ты возвернулся… Проходи в дом, проходи. На хозяйстве зараз я да внуки. Батько с Петром и Иваном на комбайнах, сегодня должны начать косовицу.

— А мои сыны?

— Витя и Петя еще спят, будить их не надо.

— Как они тут, маманя? — Никита шмыгал носом. Одни, без отца и матери…

— Ничего, живут хорошо… Веселые, часто о тебе спрашивали… Только мужчине, сынок, плакать негоже…

18

Все то, что Никита Андронов, возвращаясь в станицу, увидел в ночной степи, что обрадовало и испугало его, было всего лишь вступлением, своеобразной прелюдией к той с виду обычной, мало чем примечательной работе, которую в конце июня из года в год выполняют холмогорцы и которая называется деревенской страдой И вся та техника, с ее взлетающими к небу прожекторами, с ее пока еще приглушенным гулом, для того и подошла еще с вечера к зерновым массивам, как к своему исходному рубежу, чтобы тут, вблизи готовых прокосов, дождаться рассвета, а вместе с рассветом и приказа начать косовицу.

И как только зардел восток и заколыхалось желтое море колосьев, степную тишину там и тут в одно и то же время разорвал рокот моторов, и прелюдию сменил торжественный хорал. Ячменное поле вытянулось двумя клетками, в них вошли комбайны, опустив свои прожорливые хедеры, упали колосья, потекли по парусам, и уборочная страда в «Холмах» началась. В ровные, тягучие голоса моторов вплелось оживленное стрекотание косогонов, следом за комбайнами потянулись прогалины с частыми копенками соломы, пахнущей тем особенным свежим запахом, какой бывает только на косовице хлебов. И хотя это была в общем-то обычная работа, к которой люди привыкли давно, она всегда почему-то вызывала у тех, кто ее исполнял, странное, никогда не стареющее и ни с чем не сравнимое чувство новизны.

Это странное чувство новизны радовало и удивляло, и в самые первые часы косовицы, пожалуй, никто не испытывал и радости и удивления так остро, как постоянно, на протяжении вот уже многих лет испытывал Андрей Саввич Андропов. Казалось бы, в свои шестьдесят два года, когда он уже проводил тридцать третью жатву (военные годы в счет не шли), можно было бы уже и не волноваться, не радоваться и на все, что делалось вокруг, смотреть равнодушными глазами. А он не мог не волноваться и не радоваться. Все, что повторялось из года в год, было для него и ново, и непривычно, и быть равнодушным он не мог, и волновался, и радовался так, как будто ему было двадцать лет и как будто только сегодня впервые он встал за штурвал. Старого хлебороба радовало и то, что семейному звену Андроновых достались две новенькие «Нивы» бордового цвета, они красиво рисовались на желтом фоне колосьев; и что день выдался сухим, солнечным, без росы; и то, что белесые колосья ячменя, наклоняясь, покорно ложились под крыло и казались еще белее; и что перед самым косогоном с резким треском поднялся тяжелый перепел, отлетел в сторону и камнем упал в ячмень; и то, что так же, как во все годы, над комбайном чуть приметной точкой чернел в синеве неба жаворонок: напрасно певец старался, не зная, что песню его начисто заглушали моторы; и то, что к его «Ниве» этаким молодцом подкатил первый грузовик с высокими бортами и тут же с транспортера, как из сказочного рукава, светло-желтым ручьем потекло зерно. Вскоре грузовик, поскрипывая осевшими от тяжести рессорами, отвалил от бункера и, оставляя широкие следы колес, покатился по жнивью. Андрей Саввич смотрел ему вслед заслезившимися от счастья глазами и думал: «Ну, вот и прекрасно! Как это говорится, лиха беда — начало. А начало уже есть»…

Сроки уборки в «Холмах» были до предела сжаты, комбайны одновременно косили и вели обмолот, и для того, чтобы две машины втроем водить непрерывно, днем и ночью, Андрей Саввич установил в своем семейном звене скользящий график: когда двое Андроновых стояли за штурвалом, в это время третий отсыпался. Сейчас дома отдыхал Иван, Андрей Саввич разрешил ему остаться на ночь в станице: «Дело-то житейское, под боком молодая жена». Иван должен был сменить Петра и работать всю ночь. Сам же он, как старый, выносливый конь, вздремнув перед утром, мог и сутки управлять комбайном: помогали и опыт, и умение, и какой-то особенный душевный настрой. Изредка Андрей Саввич поглядывал назад — следом двигалась «Нива» Петра. Андрей Саввич был спокоен; Петро не отстанет, в работе не подведет. Увидел, как и к Петру подкатил грузовик, как шофер, улыбаясь, и показывая белые зубы на загорелом, совершенно темном лице, приветливо, помахал кепчонкой «Мог бы подъехать к комбайну Никита, как подъезжал, бывало, в прошлые годы, — думал Андрей Саввич. — Нет, не подъедет нынче Никита»… В это время заработал транспортер, потекло зерно в кузов двигавшегося рядом с комбайном грузовика, и старый механизатор еще раз убедился, что в самом начале, на разгоне, работа в его звене спорилась.