— Василий Максимович, трудности у нас имеются, это верно, без них, по всему видно, нам не обойтись, — как всегда, спокойно и рассудительно заговорил Николай. — Салон — это не производство. А у меня, к примеру, в автопарке сто восемьдесят четыре грузовика и восемнадцать легковых. Имею отличные боксы, своя автомастерская, две автоматические эстакады, есть горячая мойка, своя аккумуляторная. А вот запасных частей нету и взять их негде. В настоящий момент двенадцать грузовиков и пять легковых находятся на приколе потому, что нету запасных частей. А ведь на носу уборочная страда. Как выйти из этого затруднения? Специально ездил в Рогачевскую, думал раздобыть наряды. И что же? Раздобыл… шиш с маслом. Вот и пребываю в тревоге. Ложусь спать — о запасных частях думаю, встаю — опять же о них, проклятых, моя печаль-забота.
— А что, к примеру, делается на молочном заводе? — спросила Даша, обращаясь к Николаю. — Никак не можем привести в порядок новый холодильный цех. У тебя, Коля, нету нарядов, а у молочного завода наряды имеются, а оборудование по ним получить не можем. Дело-то идет к лету, молока прибавится, наступит жара. — Даша мило улыбнулась Максиму. — Вот у Максима хорошо! Стал за станок, приладил деталь, и работа пошла!
— Э, нет, сестренка, это не так, ты совершенно несправедлива, — возразил Максим, отодвинув тарелку. — Станок — существо не простое, и чтобы он тебя слушался и безупречно трудился, за ним нужно смотреть и смотреть. Хорошо приладить деталь мало. Требуется смекалка, как во всяком деле.
— Максимушка, есть к тебе важное дело. — Даша наклонилась к брату, понизила голос. — Хочу посоветоваться.
— О чем? — живо спросил Максим.
— О текущих делах и… о Михаиле Барсукове.
Максим улыбнулся.
— Назревает конфликт?
— Ну, что ты… Просто нужен твой совет.
— Говори.
— Не здесь. Я приду к тебе завтра.
В это время Жан и Николай, краснея от натужного смеха, говорили о чем-то смешном. Эльвира увела Настеньку к окну, поближе к свету, и показывала ей свою вязаную кофточку. Василий Максимович сидел с поникшей головой. Вот и случилось то, чего он боялся: ни зятья, ни дочери, ни Максим со своей Настенькой или не поняли того, что его волнует, или не пожелали понять. И когда Максим и Настенька ушли первыми, сказав, что детям пора спать, а за ними Николай и Даша с Людой и Сашей; когда Жан и Эльвира отправились на восьмичасовой сеанс в кино, Василий Максимович остался за столом один и долго сидел, обняв ладонями седую голову.
Анна давно убрала со стола, посмотрела на мужа, покачала головой, спросила:
— Спать-то собираешься?
Он поднялся, расправил сильные руки, прошел по комнате.
— Разошлись. А где Гриша?
— Ушел вместе с Жаном и Эльвирой, — ответила Анна. — Вася, на детей не обижайся. Ить у нас свое, а у них свое.
— Это верно, — согласился Василий Максимович. — Слушал я их и удивлялся. Для Жана и Эльвиры важнее всего прически и стрижки. Николай завел речь о запасных частях, Даша — о молочном заводе, Максим — о токарном станке. А Гриша вовсе промолчал. Вот и выходит: напрасно, мать, старалась с обедом, беседы за семейным столом не получилось.
— Да так оно и должно быть, и ты не обижайся, — желая хоть как-то успокоить мужа, сказала Анна. — Для них мы люди уже старые, свое отжившие. А ты к ним со своим вопросом. И чего это влезла тебе в голову станица? Мы тут родились и тут помрем, а станица пусть себе идет туда, куда надо. Есть же у нас руководители, они-то знают, что и как.
— Руководители — само собой, а люди простые тоже думают, что к чему, — возразил Василий Максимович. — И все ж таки кто-то должон мне растолковать. Погляди, мать, как станица обрастает заводами и фабриками. Что ж оно будет в будущем? Потолковать бы с умным человеком.
— А ты пойди к Мишке Барсукову. Он же стоит у власти, ему все известно.
— У Михаила забот полон рот, ему не до разговоров.
— Тогда иди к сыну Максиму. Это он тут, за столом, спорил с Дашей и говорил о своем станке. А наедине с тобой скажет все, что нужно. — Анна добавила с гордостью в голосе: — Книжник наш Максим, все соображает.
— И Максим не скажет мне того, что я хочу знать.
— Или поезжай к Дмитрию. — Анна выжидательно посмотрела на мужа. — А что? Митя грамотей, он объяснит все, как надо.
— Нет, мать, с Дмитрием разговор у меня не получится. Как-то я уже пробовал… Дмитрий стал умнее батьки. Да и мерка на жизнь у него не наша, не станичная.
В постели, ворочаясь, подбивая под голову подушку, Василий Максимович то ложился ничком, то навзничь и вздыхал глубоко, всей грудью.
— И чего так сильно расстроился, Вася? — спросила Анна. — Так и до утра не уснешь.