Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5

— Разные думки одолевают. Я разумом, головой понимаю: тому, мать, что жизня наша меняется, надобно радоваться, — мечтательно говорил Василий Максимович. — Только сильно меня беспокоит: что будеть с крестьянством? По всему видно, что крестьянского племени вскорости не станет, переродится оно и переведется. Старые, такие, как мы, поумирают, а те, что народятся и вырастут, на нас не будут похожими. Но как это произойдеть? Что с людьми свершится в будущем? Кто ответит и кто пояснит?

— Ночью, Вася, надо не раздумывать, а спать.

Василий Максимович надолго умолк. Однако уснуть он не мог. Слышал, как ко двору подошел Гриша, и не один. Долетел звонкий смех и девичий голосок: «Гриша, не забудь, ровно в девять!»

«И у этих тоже свое, и Гриша прибывает до хаты уже не один, а с какой-то девчушкой, — думал Василий Максимович. — Красивая у них пора жизни, зацветают, словно маки на холмах»…

Затем он слышал, как пришли Жан и Эльвира, как они зажгли свет — розовая стежечка пробивалась сквозь дверную щель — и разговаривали шепотом. «Моя родная дочка с мужем припожаловали на жительство в станицу, — думал он. — А какие же они станичники? Да никакие. Горожане — это да. Эльвира в шароварах казакует по станице. А Барсуков Эльвирой и Жаном дорожит больше, чем механизаторами, квартиру обещал в новом доме. Даже по этим двоим видно, как сильно в станице изменилось людское население»…

Как всегда, Василий Максимович поднялся до восхода солнца, взял пахнущее жареным жмыхом ведерко и отправился на Кубань. Вернулся с полным ведерком трепещущих голавлей и усачей. Анна смотрела на него с сияющей улыбкой, протянула газету «Кубанская заря» и сказала:

— Порадуйся, батька! Степа пропечатал о нашей станице. Так складно написано, прочитай. Молодчина Степа!

— Ладно, прочитаю. — Василий Максимович свернул газету и сунул ее в карман пиджака. — Побыстрей собери поесть, а то я поспешаю в поле. — Уселся за стол, согнутым пальцем пригладил «мопассановские» усы. — Вот что, Анюта, не забудь сходить к Андроновым.

— Я и сама собиралась проведать брата, — сказала Анна, ставя на стол сковороду с хорошо поджаренной картошкой. — А ты что хотел? Понести им рыбы?

— Можно, можно, но я не об этом… По своей дурости Андрей затевает сватовство, — сказал Василий Максимович, принимаясь за картошку. — Хочет засылать сватов к Горшковым, решил ихнюю Нину засватать за своего Ивана.

— Да неужели? — Анна всплеснула руками. — А как же Иван? Согласный?

— Решил сватать без Ивана. Ты же знаешь, Иван снюхался с докторшей, и что там у них дальше будет неведомо. Отговори Андрея. Это получится смех, а на сватовство.

— Да как же Андрей так? Я и не знала.

— Вот так, взбрело ему в голову черт знает что. Вздумал действовать по старорежимным казачьим обычаям и попер напролом. Был у меня с ним разговор, да только без пользы. — Ладонью Василий Максимович смахнул с усов хлебные крошки. — Думает, что своей отцовской волей нынче можно насилком женить парня. Дурак! Меня запрашивал в сваты. Я отказался, потому как вижу в этом одно безрассудство. Рассердился на меня Андрей, не здоровается, не разговаривает. Нельзя допускать эту дурацкую затею, может произойти скандал на всю станицу. Сваты припожалуют, сосватают девушку, а Иван откажется. — Василий Максимович тяжело вздохнул. — А какой Андрей механизатор — золото! Династию посадил на машины, трудом показывает пример для других, а в голове у него, выходит, сидит дурость… Ты сурьезно потолкуй и с Феклой, пусть она отговорит Андрея от этой никчемной затеи.

Позавтракав, Василий Максимович уселся на мотоцикл и укатил, только сухой треск мотора еще долго слышался на укрытой утренним холодком улице.

21

Статью в «Кубанской заре» Василий Максимович прочитал лишь в полдень, когда к нему подкатил горючевоз и прямо на борозде начал заправлять трактор. Василий Максимович прилег на пахоте, прочитал написанное сыном и задумался… Обидная, давно им не испытанная боль кольнула сердце, в глазах приютилась тоска.

— Вот и конец холмам, — сказал он сам себе. — Да как же это так? Сгубить такую красоту?