Семен Дежнев — первопроходец

   — Я тоже сомневаюсь. Островов и островишек всяких в Студёном море много. Возможно, с кочей наблюдали их неясные очертания и принимали за Новую землю. Далеко на север на коче не уплывёшь — наткнёшься на ледяное поле. Кое-какие прибрежные островки нам известны. Но это ещё не Новая земля.

   — Есть ли эта Новая земля у сибирских берегов, — с сомнением произнёс Зырян. — Ведь Новой землёй казаки иногда называют всякую доселе неведомую и вновь открытую землю.

   — А это совсем не та Новая земля, что начинается у острова Вайгача, — досказал его мысль Дежнёв.

Смутными были в те далёкие времена географические представления сибирских казаков. Они расширялись по мере продвижения на восток и расширения освоенных территорий. Ещё не было чёткого представления у казаков о существовании прохода из Ледовитого океана в Тихий. Много в представлении казаков о крайнем востоке Сибири было фантастического, неопределённого. Но мыслящие и пытливые люди, задумавшись, старались понять истину, обобщая опыт практических плаваний и открытий.

Продолжая свои беседы с Зыряном, Дежнёв вспомнил, что ещё до отплытия на Лену Стадухин совершил поход на реку Чукочыо, которая впадала в Студёное море несколько западнее Колымского устья. Здесь обитал небольшой чукотский род, оказавшийся обособленным от основного ареала расселения чукчей. Этот род был настроен сравнительно мирно и не избегал контактов с русскими.

С реки Чукочьей Стадухин привёз чукотскую женщину по имени Калиба, которая показалась ему смышлёной и осведомлённой. Через толмача Михайло узнал от чукчанки, что её соплеменники не раз посещали большой остров в море. Какой остров имела в виду чукчанка, было неясно, так как сами стаду хинцы имели смутное представление о всех тех землях, которые лежали восточнее Колымы. Возможно, речь шла об острове Айон в Чаунской Губе или Крестовом из группы Медвежьих островов, но никак не об острове Врангеля, названном так впоследствии. Последний находился слишком далеко от материка и вряд ли был известен чукотскому роду, к которому принадлежала Калиба.

Никаких особо ценных сведений чукчанка не сообщала Стадухину. Но примечательно другое. Присматриваясь к Михаиле, Дежнёв видел, как Стадухин настырно расспрашивал чукчанку. И толкало его к этому не праздное любопытство, а свои далеко идущие планы, которые пока что не раскрывались окружающим. Может быть, Стадухин желал добиваться перед якутскими властями разрешения встать во главе новой экспедиции.

Дмитрий Зырян оставался предводителем русской власти на Колыме в течение года. Умер он неожиданно от тяжёлого простудного заболевания, не успев отправить воеводе челобитную с ходатайством поверстать Дежнёва в пятидесятники. Не была челобитная и составлена, а осталась лишь добрым намерением Дмитрия. В грамоте он был не горазд. Рассчитывал привлечь писаря-грамотея, да так и не успел это сделать.

Совершили над усопшим молитву и предали мёрзлой земле. Дежнёв искренне оплакивал Дмитрия, человека всегда уравновешенного, выдержанного. Они с Семёном Ивановичем сдружились. Зырян всегда ценил мнение Дежнёва и нередко советовался с ним.

Казачий круг порешил признать власть за Втором Гавриловым, который также был в чине целовальника. Гаврилов созвал на совет ближайших помощников и наиболее опытных казаков. В числе их был и Семён Дежнёв.

— Чует моё сердце, за колымским житием последуют походы в чукотские земли, — повёл он речь. — Расспрашивайте, братцы мои, юкагир, что им известно о землях за тем большим хребтом к востоку от Колымы, о тамошних племенах, о реках, которые текут за хребтом.

Откликнувшись на призыв Гаврилова, казаки принялись усердно расспрашивать юкагирских людей, да узнали немногое. Юкагиры называли реку Погычу, или Ковычу, которая протекает где-то к востоку от Колымы, за Каменным поясом. Некоторые из юкагир ещё упоминали какую-то Анадырь. И было неясно — Анадырь и Погыча — это одна и та же река или речь идёт о разных реках. А один старый, умудрённый жизнью юкагир пытался объяснить русским, что сия немалая река Анадырь течёт с окрестных гор не на север, к Студёному морю, а совсем в другом направлении и впадает совсем в другое море. По берегам того моря обитают совсем другие племена.

— Сколько загадок предстоит нам отгадывать, сколько тайн открыть, — говорил Гаврилов казакам. — Пока что знаем одно: Колыма — ещё не край земли.

И отважные первопроходцы загадки те пытались на свой страх и риск разгадывать, пускаясь предерзко в рискованные плавания на восток от колымского устья. В 1646 году промышленники Исай Игнатьев Мезенец и Семён Алексеев Пустозерец отправились с шестью спутниками на коче в восточном направлении от Колымы. Примечательно, что прозвища этих отважных людей говорят об их поморском происхождении. Мезенец — явно уроженец Мезени, а Пустозерец — с нижней Печоры, где когда-то стоял острог Пустозерск, место заключения неистового протопопа Аввакума.