Семеро братьев

Ю х а н и. Как проклятые. Взревем разом всему свету на удивление. Взревем разом, так будет больше толку. А ну-ка, вставайте да приготовьтесь. Как только хлопну трижды в ладоши, так и закричим все семеро. Раз, два, три!

И они все вместе закричали, да так, что камень и земля вокруг него дрогнули; даже быки в испуге отпрянули на несколько шагов. Страшен был этот неожиданный вопль семерых молодцов, с которым слился тоскливый скулеж собак. Так прокричали они пять раз. Лес гудел, далеко раскатывалось эхо. После пятого, самого протяжного и самого отчаянного вопля братья присели перевести дух, а затем вновь принялись за дело и прокричали еще семь раз. Потом стали выжидать, что из этого получится. С побагровевшими лицами, с налившимися кровью глазами, они сидели на обросшем мхом камне, и груди их вздымались, как кузнечный мех.

Ю х а н и. А ну, подождем немножко, посмотрим, что из этого выйдет. Ведь только болван не сообразит, что таким благим матом без крайней беды не орут. Подождем.

Э р о. Но если и крик не поможет — тогда смерти не миновать. Солнышко-то уже второй раз садится, и есть чертовски хочется.

С и м е о н и. Господи помилуй! Целая ночь и полтора дня прошли с тех пор, как мы поели последний раз.

Т и м о. То-то и оно. Вы только послушайте, что у меня в брюхе творится. И урчит, и бурчит, и даже попискивает. Мочи моей нету!

Ю х а н и. Нету, нету. Охотно верим, братец, потому что и в наших желудках творится то же самое.

С и м е о н и. В голод и день долог.

Т и м о. Долог, долог.

Ю х а н и. Долог и тосклив. Неужто и у Аапо в голове уже совсем пусто? Неужто не вспомнишь ни одной побасенки, ничего, что мог бы рассказать нам на этом страшном голодном острове?

А а п о. Голод как раз и напомнил мне одно предание; только наших пустых животов ему не убаюкать; наоборот, еще о еде и питье напомнит.

Ю х а н и. Ты собираешься рассказать о старце в пещере. Я это уже слышал.

Т и м о. А я нет. Расскажи, брат Аапо.

С и м е о н и. Расскажи, расскажи!

А а п о. Это предание об одном мученике за веру Христову. Ему, как и той Бледнолицей деве, довелось быть узником в пещере Импиваары, но совсем по другой причине.

И Аапо рассказал братьям следующее предание.

В давние времена, когда в Хяме еще враждовали между собой Христова вера и язычество, среди обращенных был человек, достославный и благочестивый, ревностный проповедник новой веры, которую он насаждал при поддержке шведских мечей. Но королевским ратникам в латах нежданно пришлось уехать на родину, и крещеных людей Хяме стали преследовать их же братья, язычники. Одних постигла жестокая казнь, другие искали спасения от смерти в глухих лесах, а иные скрывались в горных пещерах. Благочестивый муж бежал в пещеры Импиваары, но его враги в жажде мести последовали за ним и нашли его убежище. «Запрем волка в его собственном логове!» — кричали они злорадно и, замуровав вход в пещеру, оставили человека в темноте изнывать от голода.

Печальный конец грозил праведнику, но небо ниспослало чудо. Едва в пещере угас последний луч, как вся она озарилась дивным серебристым сиянием, и под холодным скалистым сводом вновь наступил теплый светлый день. И свершилось еще одно чудо. На дне пещеры вдруг зажурчал прохладный источник, в котором никогда не убавлялась вода, и у узника в его каменной гробнице никогда не переводилось свежее питье. А еще на берегу источника выросло красивое зеленое дерево с чудесными плодами, которые никогда не убывали, и человек всегда имел сладостную пищу. Так он и жил здесь день за днем, воздавая хвалу создателю, а ночами грезил о царствии небесном. И дни его были похожи на погожий летний день, теплый и ясный, а ночи — на мягкий вечерний сумрак. Так прошел год. В Хяме лилась потоками христианская кровь. Но потом пора страшных гонений миновала. И в одно чудесное осеннее утро до узника донесся грохот железных молотов и ломов у замурованного входа пещеры. И наконец сквозь щели меж камнями стали пробиваться солнечные лучи; и тотчас исчезло дивное сияние в пещере, исчезли и прохладный источник, и плодоносное древо.