Семеро братьев

Но кто же стучал у входа в пещеру? Там стояла огромная толпа язычников, а среди них несколько связанных веревками христиан, осужденных на голодную смерть в мрачном подземелье. Все были уверены, что узник, запертый год назад в этой пещере, уже давным-давно погиб. Но каково было их изумление когда из открытого входа вышел праведник с просветленным челом! И сказал он голосом, пронизывающим сердца: «Здравствуйте, други и братья! Здравствуй, золотое солнце! Здравствуйте, шумящие леса!» Толпа пала ниц пред ним и стала прославлять бога, в которого он веровал и который спас его от лютой смерти. А он громким голосом поведал им о дивных чудесах, которые ему довелось увидеть в горной пещере, и толпа в едином порыве воскликнула: «Крести и нас, крести и обрати в веру твоего бога!» Так кричали они, к великой радости праведника, и тотчас освободили от пут осужденных на смерть пленников. Праведный муж направился к ручью, и толпа последовала за ним. Язычники отреклись от своей веры и по доброй воле приняли христианство. А на вершине горы стояли недавние пленники и пели благодарственную песнь тому, кто спас от мучительной смерти и их и праведного старца и вывел язычников из тьмы на свет божий. Так пели они, устремив взоры к небесам.

А а п о. Вот каково предание о праведном старце.

Ю х а н и. И язычников окрестили как раз на том месте у ручья, где теперь наш волчий загон.

С и м е о н и. Да, вера чудеса творит. Готов поручиться, что в пещере у старца не было ровно никакого источника и плодоносного древа, да и сияния там не могло быть такого, чтоб оно было видно простому смертному; просто плоть его утоляла вера, только твердая, непоколебимая вера. Эта сила духовная была для него и прохладным источником, и вкусными плодами, и дивным светом. Ведь что сказал мне Туомас Тервакоски, когда мы с ним вместе пасли скот? «Если у тебя щит веры да меч духа, ты можешь смело отплясывать польку хоть с самими бесами». Вот что сказал этот благочестивый старик.

Ю х а н и. Взрослый-то детина с одной верой да воздухом в брюхе долго не протянет, нет, хоть лопни, не протянет. И клянусь, этот праведник не одной водой и плодами обходился. Сама плоть мужская того требует, ведь выросла-то она на мясе и ржаном хлебе. Да, да, предание это рассказывают и на другой лад. Говорят, перед праведником из пещерной стены вдруг вылезли пять черных бычьих рогов. Когда он открыл первый рог, оттуда с бульканьем полилась самая лучшая фабричная водка, чтоб он мог выпить перед трапезой. Выпил он — и даже дух захватило. Потом вытащил из другого рога несколько локтей жирной, еще теплой свиной колбасы. Из третьего тугим завитком пошла ржаная каша, а из четвертого — простокваша к ней, густая, будто смола. И когда он насытился до отвала, точно лесной клещ, то открыл пятый рог и начал выгребать из него жевательный табак — лучший датский табак, который набухал за щекой, как пиявка. Ну, разве это худые харчи для неработающего человека?

Т и м о. Он жил как в раю. А мы?

Т у о м а с. Прямо душа горит.

Т и м о. И голова кругом идет.

Ю х а н и. За такой обед, как у него, я теперь дал бы тысячу рикси{71}. Тысячу тысяч рикси!

С и м е о н и. «Несколько локтей жирной, еще теплой свиной колбасы!» — как сказал Юхани. А мы сидим в середине преисподней и слушаем, как едят и веселятся в раю. Ах! И что нам делать, братья, что нам делать?

Э р о. Будем веровать, будем веровать!

С и м е о н и. Ты все еще остришь, бес!

Э р о. Последний раз, брат мой, последний раз, поверь мне. Скоро из меня дух вон, как воздух из бычьего пузыря. Ах, был бы здесь хоть один теплый хлебец и на нем — масло!

Т и м о. А поверх масла еще большущий круг колбасы.

Ю х а н и. Будь здесь семь тепленьких хлебцев, семь фунтов масла да семь подогретых на огне колбас — вот был бы пир!

Э р о. Гром и молния!

Т и м о. Человеку следовало бы быть осмотрительным и всегда носить в кармане мешочек соли. Соль нутро связывает, и с ней можно протянуть много недель, без крошки хлеба.

Ю х а н и. Э-э, парень! На одной-то соли тоже далеко не ускачешь.

Т и м о. Но ведь Ийсакки Койвисто, этот страшный лодырь, сколько дней сряду отлеживает бока на банном полке Карккулы без единой крошки во рту. И каким же чудом в нем душа держится? Он, каналья, посасывает себе мешочек с солью, точно младенец материнскую грудь.

Ю х а н и. Он частенько и в ржаном поле посиживает, как дергач, колосья растирает да уплетает зерно. Но глядите — уж совсем повечерело, а помощи нам все нет. И эти тридцать три пыхтящих дьявола знай себе пасутся возле нас. Ага, теперь два черта друг с другом сцепились! А ну-ка, стукнитесь, стукнитесь да проткните друг дружке лбы, чтоб мозги брызнули — глядишь, двумя мучителями меньше будет. Вот так, так! Мы хоть немножко потешимся от скуки. Вот, вот! И пусть эта возня продлится подольше, пусть вся земля будет перепахана, точно восемью костяными сохами!

Т у о м а с. Крепко схватились горбатый и лобастый!

Ю х а н и. Но победит лобастый.

Т у о м а с. Нет, победит горбун!

Ю х а н и. Ударим-ка об заклад, вот моя лапа.

Т у о м а с. Идет! Разними, Тимо.