Семья

Нина никогда до этого не видела отца плачущим, ей, пятнадцатилетней девчушке стало до боли жаль его, такого большого, растерянного и печального.

— Не плачь, папа... Я буду за маму, и все сама стану делать, на работу тебя собирать буду, встречать, как мама, буду... И любить тебя еще крепче буду.

Семен Платонович вытер слезы рукавом, вздохнул тяжело и поцеловал дочь в щеку.

— Я знаю, что ты у меня хорошая хозяйка... Знаю, доченька моя милая. Бабушке надо написать, пусть приезжает жить сюда, поможет тебе.

Бабушка жила у дочери, на маленькой глухой станции в Сибири. Муж дочери уже много лет был начальником станции. До приезда бабушки Нина вела все хозяйство. Вставала она рано, едва у соседей начинали петь петухи, готовила отцу и себе завтрак и прибирала в комнатах.

Завтракали они вместе. За завтраком Нина сообщала отцу, что он должен сделать на сегодня по хозяйству, советовалась, как сделать лучше то или иное дело. Потом, замкнув дом и спустив с цепи собаку, они шли по поселку: он на работу, она в школу.

Возвратившись из школы, девочка готовила обед, стирала белье, наводила окончательный порядок на дворе и в кухне, готовила уроки и шла встречать отца с работы... Вечер у них был самым свободным и интересным временем: отец слушал, что читала ему дочь, рассказывал ей, как прошел день, расспрашивал об учебе, помогал разобрать непонятное.

Раз в неделю они вместе появлялись в поселковом клубе, смотрели кинокартину или концерт. Возвратившись, долго не спали, вспоминая увиденное. Во всех вопросах Нина признавала авторитет отца. Тайн от него она не имела на протяжении всех семи лет, она знала, что отец всегда поможет ей своим участием. Знакомство с Геннадием было первой тайной, которую она все еще не сообщила отцу. Девушка мучилась этим, но как сообщить такое — не знала.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Конец августа и начало сентября были памятными для коллектива всей шахты, но особенно — для начальника участка Геннадия Комлева. Уже вскоре после Дня шахтера на все участки был разослан приказ начальника шахты о переводе комбайновой лавы Комлева на работу по цикличному графику. Геннадий получил этот приказ одним из первых. Уединившись, он стал детально разбирать каждый пункт приказа, делая пометки в своей записной книжке. Откровенно говоря, ему не хотелось, чтобы первые же дни работы по новому графику оказались неудачными. Поэтому задолго до составления и утверждения графика он перечитал всю литературу по этому вопросу, имевшуюся в шахтной библиотеке. Однако конкретных правил и указаний для себя он не нашел: каждый циклующийся участок на всех шахтах имел свои, присущие только ему одному, геологические условия. Одно лишь было ясно Геннадию после чтения: на участке должна быть твердая дисциплина, это признавал каждый автор, каждый мастер цикличных работ. А на его участке, как и на всей шахте, горные мастера зачастую утаивали от начальства случаи невыхода на работу некоторых навалоотбойщиков. Нередко отдельные горняки выходили из шахты на поверхность еще до конца смены, и это тоже укрывалось бригадирами и горными мастерами. В самом деле, проще было ничего не сказать о прогуле, чем затевать волокиту с рапортами и видеть, что начальство недовольно тобой. А под землей не видно, где человек, как он работал сегодня, а если начальство и спросит об этом, можно придумать тысячу причин и объяснений, похожих на правду. Шахта — не завод, где все рабочие на виду и где даже получасовой простой станка будет заметен.

Геннадий понимал, что меры против всего этого нужно принимать до начала работы по графику цикличности, иначе график будет изо дня в день срываться. Поэтому Комлев решил для себя: «Никакой поблажки никому! Пусть кое-кто сначала обидится, а потом все поймут, что прав был я».

Дней за пять до начала циклования он спустился в шахту в середине смены. Нужно было проверить, как идет работа по сооружению новой разминовки для электровозов, а заодно побывать и у добычников.

Слесари во главе с Устьянцевым трудились на совесть. Геннадий лишь издали, сворачивая в лаву, понаблюдал за их быстрыми движениями и тепло подумал: «Крепко Устьянцев слово держит. Смог же расшевелить его начальник шахты... А раньше, говорили, самый зубастый и своенравный был этот Устьянцев».

Хорошо шла работа и у добычников. Горный мастер Редько, вынырнув откуда-то из полутьмы, встал рядом с Комлевым.

— Пожалуй, моя смена сегодня тонн пятнадцать лишних даст, — внешне спокойно сказал он, но Геннадий почувствовал неуверенность в его голосе. И, наблюдая за растянувшимися вдоль забоя навалоотбойщиками, неожиданно все понял: в смене не доставало двух человек.

— Сколько на работу вышло, Редько? — быстро спросил он, поглядев сверху вниз на маленького Редько.

— Все, кажется... — пожал плечами горный мастер.

— Кажется... Так вот, чтобы вам не казалось, — вскипел он, зло глядя на Редько, — сегодня же напишите рапорт, почему отсутствуют два человека. Кто не вышел на работу?

— Журавкин и Насибулин...

— Где они?

— Дома, наверно... Где им быть.... Перехватили вчера, наверное, лишку...