Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света

Так я думал теперь, глядя на два круглых белых фонаря у входа в клуб офицеров. Оттуда доносилась музыка. На афише большими буквами только одно слово: "ТАНЦЫ".

А может, зайти? А вдруг она там, ведь сегодня у меня день сюрпризов. И северное сияние, говорят, светит на счастье.

Впрочем, кто это она?

Однажды здесь, в Завирухе, - это было тоже на танцах - я увидел девушку, на которую нельзя было не обратить внимания. Она выделялась из всех. И что удивительно, ничем не напоминала Ирину, напротив - полная противоположность ей. Черная пышная коса, тонкие неправильные, но очень милые черты лица, четко обрамленного темными волосами, большой лоб, небольшой рот. Вот и все, что запомнилось.

Не танцевала. Стояла у стены и кому-то с легкой безобидной издевкой улыбалась. Казалась очень молоденькой, лет восемнадцати, и того меньше.

Исчезла неожиданно. Больше я ее не видел, хотя встретиться в нашей Завирухе не мудрено - это не Ленинград. Мне хотелось встретить ее еще. Но тщетно. Первое время я не то чтобы зачастил в клуб офицеров, но бывал там чаще обычного. А потом решил: это, очевидно, дочь какого-нибудь офицера, приезжала на время и снова улетела в теплые края. Да к тому же совсем еще ребенок.

На этот раз ее не оказалось на танцах, и я, побыв там недолго, пошел на корабль.

Вестовой подал мне письмо. Это был новый сюрприз. Письмо от земляков Богдана Козачины, в котором не очень грамотно и очень неясно излагалась жалоба на старшину второй статьи. Чем-то он обидел своих земляков во время отпуска и "опозорил высокое звание советского моряка". Под письмом стояли четыре каракули, долженствующие обозначать подписи жалобщиков. Ни одну из них невозможно было разобрать.

- Ох, уж этот мне Богдан! Что он там мог накуролесить что еще натворил?

Вызвал его.

- Вы докладывали, что отпуск провели без замечаний?

- Так точно.

Взгляд откровенный, совсем не плутоватый, но немного озадаченный.

- А в селе с земляками никаких инцидентов не было?

- Инцидентов? Никаких, честное слово, товарищ командир, можете кого угодно спросить.

- А вот это, что это такое? - я подал ему письмо. Он быстро пробежал его, добродушно рассмеялся, облизав языком крупные губы свои, сказал, совсем не оправдываясь:

- Это так, по злобе. Федька Смаглюк написал. Его работа.

- Значит, что-то было?

- Да ничего не было, товарищ командир. Я им о флоте рассказывал. Ну, о Струнове, потом еще случай, а они не верят, говорят, "заливаю".

- А еще какой случай?

- Да про корабли. Ну, когда корабль становится носом и кормой на гребни волн, то под собственной тяжестью ломается напополам. Был же такой случай?

Он жестикулировал руками и морщил переносье. А в глазах играла лукавая дерзость.

- Ну и что же?

- Они не верят, а сами слушают. Придешь в правление колхоза, ребята пристанут: сочини что-нибудь, уж больно у тебя все складно получается, как в книжке. Меня зло брало.

- И вы подрались?

- Да что вы, товарищ командир! - он в замешательстве потер свой большой обветренный нос. - Нет, просто случай такой подвернулся. Девушку у него отбил.

Посмеялся я, вспомнил свое деревенское детство и отпустил Богдана. Ну, что с ним поделаешь - такой уж он есть.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Зима уходила долго, нехотя. Для весны и времени совсем не осталось. Словом, год был без весны, зима сменилась летом. А лето в Завирухе известно какое: ходишь день в плаще - два дня в шинели. Даже в тихую солнечную погоду желающих купаться нет.

Живу я по-прежнему на своем корабле - он у нас флагман, которым теперь временно командует Егор Дунев. Обещают в августе дать квартиру в новом доме. Я не против - хочется иногда побыть одному, спокойно поработать, почитать, подумать, а то просто друзей пригласить. Читаю много. Библиотека в клубе офицеров неплохая. Чего не могу сказать о библиотекарше. Однажды я попросил Егора, опять-таки "попутно", поменять мне Проспера Мериме на "Журбиных" Кочетова.

- Не меняет, - весело сказал Дунев, возвратясь из библиотеки. - Говорит, пусть сам придет.

Мне ничего другого не оставалось, как пойти и… поругаться. В пути я готовил для нее резкие и не весьма приятные слова. Но произнести их не пришлось: библиотекарша была не одна. У деревянного барьера стояла та длиннокосая юная незнакомка, о которой я уже начал забывать. Они о чем-то разговаривали. Я поздоровался сухо и не очень приветливо.

- Вы опоздали, - сказала библиотекарша с подчеркнутой любезностью и кивнула на девушку, в руках у которой я теперь увидел "Журбиных".

- Жаль, - сказал я, не очень решительно взглянув в глаза девушки, и прибавил: - Но есть надежда…

- Попросите Мариночку, может, она вам уступит, - не очень деликатно подсказала библиотекарша.

- Пожалуйста, я могу потом, после вас, - учтиво предложила девушка.

- Нет уж, сначала вы читайте, - запротестовал я и, набравшись решительности, прибавил: - Только обещайте передать книгу прямо в мои руки.

Девушка заулыбалась и сказала равнодушно и даже удивленно:

- Обещаю.

Оставалось договориться о времени и месте "передачи" книги.

Мы вышли вместе с ней и, задержавшись у афиши, начали договариваться о встрече.